Эрик Вестин сидел в своем автоприцепе и размышлял. Бог рассуждает очень логично. Великий математик за пределами человеческого понимания; и его премудрости вовеки будут осенять всех и каждого. «Есть только один Бог, — начинал он каждое утро свою молитву, — есть только один Бог и его единственный сын, которого мы позволили распять на кресте. Этот крест и есть наша единственная надежда. Простой деревянный крест, не из золота, не из мрамора. Истина — в бедности и простоте. Пустота в наших душах может заполниться только святым духом, и никогда — материальными приобретениями и драгоценностями, как бы они ни прельщали нас своим соблазнительным блеском».

Последние недели он выжидал, собираясь с силами. Это были недели предельной сосредоточенности. Каждый день он вел долгие беседы с Богом и получал подтверждение, что время, чтобы вернуться, он выбрал правильно. Люди, когда-то оставленные им, его еще не забыли. Они не забыли, и они понимают, почему он исчез и почему он вернулся. Когда все наконец будет кончено, он удалится от мира и займется тем, с чего начал, — будет делать сандалии. Рядом с ним будет его дочь — о большем нельзя и мечтать.

Все это время он много думал о Джиме Джонсе. Человеке, обманувшем его, лжепророке, падшем ангеле. При мысли о времени, проведенном с Джимом, когда он был членом его общины, его все еще охватывала ярость, смешанная с отчаянием. Он вспоминал их исход в джунгли Гайаны, первые годы, чистое, ничем не замутненное счастье — и потом эта чудовищная измена, приведшая к гибели всех. В его мыслях и молитвах всегда находилось место для тех, кто погиб тогда в джунглях. Когда-нибудь они окончательно освободятся от зла, содеянного Джимом Джонсом, и обретут свое место в вышних, где их ждет Господь и райские кущи.

Кемпинг располагался на берегу. Каждый вечер он отправлялся на прогулку и обходил все озеро. Пахло лесом, влажным мохом. Иногда он видел лебедей — они медленно плыли к противоположному берегу. Жертвоприношения во имя жизни, подумал он. Никто не знает, что предназначено нам самим — жить или умереть. Он восстановил обычаи того далекого времени, когда христианство только зарождалось. Жизнь и смерть всегда идут рука об руку. Бог мудр и логичен. Убить, чтобы возродить жизнь — это очень важная часть пути к блаженству, к тому благословенному времени, когда исчезнет пугающая пустота в человеческой душе.

Однажды ночью, когда над озером бушевала гроза, Эрик лежал без сна и думал о всех этих безбожных религиях, наплодившихся, как грибы, в период долгого и мучительного распада христианства. Христианство напоминало ему корабль, постепенно заполняющийся водой. Тонущий корабль. А эти безбожные учения были похожи на пиратов. Евреи, мусульмане, все, кто пытается внедриться в человеческое сердце и заставить его молиться несуществующему богу или отрицать Бога истинного.

Но теперь час настал. Бог открылся ему. Он был крыльями горящих лебедей, он был глазами сожженного теленка, он был каждой в отдельности и всеми вместе крысами и морскими свинками, освобожденными из заточения. Час настал.

Утром того дня, когда была назначена встреча, Эрик Вестин спустился к озеру. Темная вода была еще по-летнему теплой. В кемпинге было пусто, сезон закончился. Дождавшись звонка Тургейра, он выкинул телефон в озеро. Оделся, положил Библию и деньги в машину. Потом облил прицеп бензином, поджег и уехал.

Их было двадцать шесть, если не считать Эрика Вестина и Тургейра Лангооса, шестнадцать мужчин и девять женщин, они приехали из разных стран, и у всех на левой стороне груди, рядом с сердцем, был вытатуирован крест. Мужчины были из Уганды, Франции, Англии, Испании, Венгрии и Греции, Италии и Америки. Женщины почти все из Америки, за исключением одной канадки и одной англичанки, которая долго жила в Дании и прекрасно владела датским языком. Среди них не было супружеских пар, более того — никто из них ранее не был знаком друг с другом. Эрик строил свои связи по принципу от человека к человеку, он называл это «священной эстафетой». Через Тургейра Лангооса он познакомился с дамой из Канады, Аллисон. Она как-то написала статью о своей жажде веры. Газета попала в руки Тургейра еще до того, как он окончательно опустился. Статья задела какую-то струну в его душе, и он ее сохранил. А Аллисон, в свою очередь, став преданной ученицей и последовательницей Эрика, предложила своего знакомого из Мэриленда в Штатах.

На создание ядра священного христианского воинства, которое он собирался двинуть в поход, у Эрика ушло четыре года. Он ездил и встречался со всеми этими людьми, не раз и не два, он внимательно следил за их духовным развитием. Наверное, чему-то он все же научился у Джима: умению читать в человеческих душах, обнаруживать малейшие признаки сомнений даже тогда, когда собеседники пытались их скрыть или отрицать. Эрик Вестин не сомневался в своей способности определить, когда человек перешел невидимую, но окончательную границу, освободился от прежней жизни и стал готов к выполнению своего Предназначения.

Сейчас, на этой неприметной придорожной стоянке, они встретились впервые. Моросил мелкий дождь. Эрик поставил машину на холме напротив стоянки, так что в бинокль ему было все видно. Тургейр встречал новоприбывших. Он должен был сказать им, что не знает, где сейчас Эрик. Эрик объяснил ему, что секретное совещание должно укрепить их веру в то, что им предстоит сделать. Он не отрывался от бинокля. Они появлялись, один за одним, на машинах, пешком, двое приехали на велосипедах, у одного был мотоцикл. Несколько человек просто вышли из леса, как будто они там и жили, — может быть, так оно и было, поставили палатки и поселились. У всех были только небольшие рюкзаки. Тут Эрик был очень скрупулезен — ничто не должно бросаться в глаза, никакой вызывающей одежды, больших чемоданов — воинство переодетых богов не должно бросаться в глаза.

Он поймал в бинокль лицо Тургейра Лангооса. Тот стоял у информационного щита. Без него ничего бы не получилось, подумал Эрик. Если бы он буквально не споткнулся об него на загаженной улице в Кливленде, если бы ему не удалось возродить в нем давно погасший огонь и превратить опустившегося, умирающего наркомана и алкоголика в преданного и беспощадного апостола, ничего бы не получилось. Его воинство не было бы тогда готово выступить в поход. Этим утром Тургейр позвонил и сказал, что последние приготовления закончены. Теперь можно поднять наконец невидимый пограничный шлагбаум и ринуться в первую из многих предстоящих битв.

Тургейр Лангоос повернулся и, как они и договорились, дважды провел указательным пальцем по носу. Все было готово. Эрик убрал бинокль и пошел на стоянку. От холма шла небольшая ложбинка, по ней он мог пройти незамеченным до самой дороги. Он должен был появиться словно бы ниоткуда. Они замерли, увидев его. Но никто не сказал ни слова, так и было задумано.

Тургейр Лангоос приехал на грузовике с закрытым брезентовым кузовом. Они погрузили туда велосипеды и мотоцикл и залезли в кузов сами, оставив автомобили на стоянке. Эрик сел за руль, Тургейр был рядом. Они свернули направо, к Мосбю. Спустились на берег. Тургейр вытащил две большие корзины с едой. Они уселись на песчаной дюне, тесно прижавшись друг к другу, словно группа туристов, спасающихся от холода.