Любой, кто изучает психологию и образование, скажет, что такое мировоззрение опасно. Это попросту неправда, что недостаток достижений объясняют врожденные способности ребенка. Чрезмерная вера в талант расхолаживает детей: «Чего напрягаться, если с этим ничего не поделать? Во мне такое просто не заложено».

Подобное мировоззрение глубоко влияет на то, как человек проживает жизнь. Психолог Кэрол Дуэк всю жизнь исследует полемику «смышленость – усилие», и, по ее словам, усилие берет верх. «Поборники укрепления самооценки утверждают, что закрепление в детях мнения о себе как об умных и талантливых поможет им успешно учиться, – сказала мне Дуэк у себя в кабинете в Стэнфордском университете. – Но чрезмерный акцент на „умном“ – и детям уже не хватает мотивации. Упорства».

Лучший подход очевиден. Лучше говорить ребенку так: «Молодец, хорошо поработал», а не «Ух какой ты умный».

Размышляя над китайской верой в усилие, я осознаю, что она отчасти происходит из современности. Десятилетия напролет нация наблюдала за легионами молодежи, сдающими гаокао. Это общенациональное геркулесово усилие само по себе являет веру китайцев в то, что высокий балл – скорее воздаяние за пот и труд, чем за врожденную смышленость.

Такого рода мировосприятие особенно ценно, когда дело касается изучения математики и точных наук. «Чтобы преуспеть, нужно тяжко трудиться, – говорит Сяодун Линь. – А китайцы трудятся тяжко».

Маленькая, жилистая, пышущая энергией Линь – китайская эмигрантка, профессор в педагогическом колледже Колумбийского университета в Нью-Йорке. В одном из самых цитируемых ее трудов она поделила подростков, пытающихся учить физику, на три группы.

Одной группе школьников представили величайших физиков мира – Галилея, Ньютона и Эйнштейна – и рассказали, что знаменитыми этих ученых сделали могучие усилия, которые они вложили в развитие своих теорий. Ньютона описали как человека, чья рабочая этика изнурительного каждодневного труда позволила ему выдвинуть теорию всемирного тяготения. Эйнштейн разработал революционную теорию относительности, но, как было сказано подросткам, он двадцать пять лет своей жизни положил на обоснование единой теории поля, которая могла объяснить и электромагнитные, и гравитационные явления. Это ему не удалось.

Второй группе учеников сообщили только о достижениях этих ученых и ничего не сказали о том, как ученые этого добились.

Контрольная группа просто изучала физику по программе.

Результаты оказались однозначными. Детям из некоторых групп сведения о мучительных усилиях великих людей придали больше уверенности и интереса в изучении физики. Для них эти знания оказались толчком – «Может, и у меня в науке что-нибудь получится».

Для детей, узнавших о гениях, которые не тратили сил, это знание оказалось медвежьей услугой.

«Те, кто верит, что ум – данность, сдаются или быстро бросают, если попадается сложная задача, – писала Линь. – Те, кто верит, что ум – дело наживное и его можно развить постепенно, прилагая усилия, с большей вероятностью будут придерживать целей в учебе».

Людям Запада не помешало бы усвоить это, подчеркнула Линь. «Американцы считают, что, если приходится много работать, значит, ты не гений. Мы постоянно видим это в новостных заголовках: „Невероятный успех без всяких хлопот“».

Такое отношение рождает трудности в школе, говорит Джеймс Стиглер, профессор психологии из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

«В Америке мы пытаемся протолкнуть представление, что учеба – это весело и легко, но настоящая учеба вообще-то дело трудное, – сказал Стиглер. – И страдать приходится, и мучиться, а если не хочешь через это проходить, то глубоких знаний не будет. Учащиеся зачастую сдаются, если делается трудно или не развлекательно, – такова оборотная сторона».

Китайский учитель, которому надо поставить трудную задачу, справляется с этим легко, сказал мне Стиглер. «Китайский учитель попросту скажет: „Работай!“ – и ученики станут мучиться, продираться, им будет тяжко. Китайцы приучили своих детей терпеть страдания, неудобства и вообще все, что действительно важно для знания».

При посещении старших классов в Миннесоте я познакомилась с китайской учительницей, которая натолкнулась на конфликт культур, преподавая мандарин американским учащимся. Коротко стриженная, улыбчивая Шин Чжан совсем не похожа на образ авторитарного китайского учителя, к какому она привыкла в детстве в Сиане, китайском городе, где находятся знаменитые терракотовые воины. Я выложила ей свое наблюдение, она рассмеялась.

– Начинала я очень жестко, но заметила, что, если орать, американские учащиеся бастуют, – пояснила она. – Они пререкаются!

Шин заметила и еще кое-что: ученики не способны спокойно высидеть восьмидесятиминутное занятие, родители жаловались, когда она давала слишком много домашних заданий, и ей пришлось «сделать жизнь в классе веселой и приятной».

Как ни странно, в спорте американцы все понимают как надо. «В спорте как раз сплошь старание, старание, усилие, – говорит Джим Стиглер. – В спорте мы готовы к соперничеству и борьбе».

И с иерархией в спорте американское сознание вполне мирится. «Финиш девятым по счету попросту означает, что бегуну необходимо перестроиться и продолжить тренироваться – финиш девятым не отражается на самооценке или самоуважении человека. А вот в науке человека нельзя позорить, ставя его на тридцатое место, потому что „он не виноват“. В американском изучении наук „либо тебе дано, либо нет“. Очень жаль, что так» – с этими словами Стиглер постукал костяшками пальцев по столу.

* * *

Вера в тяжкий труд, а не в талант – не исключительно китайская, конечно, но, похоже, это философия, с которой китайской культуре проще всего. Еще одна ценность – запоминание, особенно зубрежкой.

В западной культуре у зубрежки репутация ни к черту. Бытует убеждение, что зубрежка превращает детей в роботов, в андроидов – если учащийся способен давать ответы только по команде, а творческого мышления у него никакого. Это в ключе западной философии, которая поддерживает представление о том, что люди развитее зверей. «Ум – не сосуд, который надо заполнить, а дрова, которые необходимо поджечь», – говорится в цитате, приписываемой греческому историку Плутарху.

Нынешний вооруженный интернетом мир лишь укрепляет этот взгляд – позволяет нам жить, мало что запоминая наизусть. Чего хлопотать, если знание доступно одним щелчком по кнопке? Желаете вспомнить 18-й сонет Шекспира, столицу Эфиопии или первые десять знаков после запятой в числе «пи»? Поисковик тут же выдаст вам ответы. Факты у нас под пальцами, и в результате школьники тратят все меньше сил, чтобы запоминать что бы то ни было.

Тут я обращусь к исследованию, согласно которому это опасная тенденция. Настоящее научение не достигается, если сведения не отпечатались в долгосрочной памяти, утверждают когнитивисты, а передачу знания в хранилище мозга частично можно осуществить запоминанием и практикой. Дело вот в чем: когда ребенку удалось закрепить ключевые сведения, он может освободить оперативную память, чтобы мыслить глубоко – и даже проявлять творчество. Британский просветитель Дэвид Дайдэу формулирует так: «Кое-что необходимо запоминать так глубоко, чтобы пользоваться им без усилий, и тогда можно обращаться к этим данным не задумываясь». Американский психолог Дэниэл Уиллингэм писал, что «чем большее хранилище сведений имеет мозг, тем лучше он воспринимает новые данные… таким образом происходит больше мышления». Первоклассные решатели задач опираются на «громадные массивы данных» и опыт, отложенные в долгосрочной памяти, сообщала в журнале Educational Psychology одна исследовательская группа.