— Потому-то мы и должны пожениться, — заявил Оррин, подойдя к прилавку и подняв створку. — В банке сказали…

— Так ты сначала посоветовался с банком, а уже потом пошел делать мне предложение? — Эннилин чуть не лопнула от гнева. — Как романтично! И что же, дали они благословение?

— Они будут удовлетворены. — Оррин зашел за прилавок и взял ее за руку. — Мы расскажем им, что давно с тобой сотрудничаем, поэтому и ферма, и Надел будут приносить доход. — Он снова попытался выдавить улыбку. — Они не отберут залог. И Джабба тоже не станет. Все будет хорошо.

Эннилин попыталась вырваться. Она не была согласна на эти условия, но и Оррину беды тоже не желала. На миг она задумалась, а знает ли что-нибудь Джейб об этих замыслах. Приехал ли он вообще с Оррином?

Тут ей в голову пришла совсем другая мысль, и она яростно выдернула руку.

— Минуточку, — сказала она, подходя к сейфу и планшетам. — Откуда ты знаешь, сколько денег у меня на счету? И каким образом банк выяснил, сколько стоит мое имущество?

В тусклом свете было видно, как Оррин повесил голову. Он вздохнул:

— Утром, когда ты уехала, я сделал копии бухгалтерских отчетов.

— Что-что ты сделал? — разинула рот Эннилин.

— И несколько голографий.

Эннилин стукнула кулаком по прилавку. Теперь было понятно, зачем ее спровадили в город. Семейная поездка в Мос-Айсли за новым лендспидером — все было затеяно ради этого.

— Это Тар Лап помог тебе залезть в мои файлы?

— Нет-нет. Но ты же дала мне коды, чтобы он мог работать. Я зашел в систему еще до его прихода.

— Убирайся, — велела Эннилин.

— Энни…

— Не называй меня Энни. — Она повернулась к нему спиной. — Я не собираюсь решать твои проблемы. Выметайся вон.

Оррин приблизился к ней:

— Энни, они убьют меня.

Хозяйка, встав у дальнего конца прилавка, промолчала. Слов не находилось.

— Энни, прошу тебя, — задыхаясь, прошептал фермер. — Ты должна выйти за меня. В банке сказали…

— Просто уйди, — с трудом сдерживая слезы, приказала Эннилин. Она чувствовала, что он стоит за спиной, слышала его учащенное дыхание. Этот человек разрушил свою жизнь и явился сюда — в единственное место, которое принадлежало только ей, — чтобы отнять его. — Уйди.

— Ладно. — Оррин опустил руки. Развернулся и направился к выходу. Но спустя секунду шаги затихли: Оррин остановился у прилавка, размышляя. — Может быть, есть другой способ, — произнес он.

Хозяйка обернулась, но промолчала.

— Магазин должен стать семейной собственностью. — Оррин приблизился к ней, глаза его пылали безумием. — Возможно, дети…

Эннилин поморщилась. Нашел время ломать комедию!

— Сомневаюсь, что Маллен годится в женихи!

— Нет, — сказал фермер. — Но я мог бы жениться на Келли.

Женщина приподняла брови:

— Что?

Оррин вскинул руки:

— Ей скоро двадцать…

— Через три года!

Хрясь! Прежде чем Оррин успел ответить, кулак Эннилин врезался в его челюсть.

Прижав ладонь к окровавленному рту, Оррин уставился на нее. В глазах читались обида и недоумение.

— Вон отсюда! — заорала Эннилин, силясь выпихнуть его из-за стойки. Но мужчина был сильнее и сжал ее плечи как в тисках. Глаза его полыхнули гневом.

— Мне все равно, как это произойдет! Но просить я больше не буду! Я должен спасти свою шкуру, понимаешь ты или нет?

Эннилин дернулась:

— Пусти!

Они боролись в тесном пространстве. Бутылки летели на пол. Оррин, разъярившись еще больше, сильно встряхнул Эннилин. Она закричала.

— Энни, послушай…

Крр-фьюу-у-у!

Осветив темноту, в стену возле самого плеча Оррина ударила голубая вспышка. Тот обернулся, по-прежнему сжимая Эннилин в объятиях. В лунном свете стояла Келли в ночной рубашке, и ружье дрожало у нее в руках.

— Убери от нее руки! — крикнула девушка.

— Келли, ты же не станешь в меня стрелять…

— Спорим! — Келли пальнула снова, разбив бутылку слева от фермера. — Мне ваша семейка никогда не нравилась! — На ее лице вспыхнул гнев. — Вы всегда пользовались маминой добротой, а теперь и Джейба испортить хотите! А ну давай, отпусти ее… и выкладывай, что здесь происходит!

Оррин освободил Эннилин и встряхнул головой.

— Келли, — сказал он, — ты не понимаешь. Вы обе не понимаете. — Фермер поднял глаза, и лицо его осветил тусклый уличный свет. — Джейб мертв.

А’Ярк посмотрела на голое лицо беспамятного поселенца, выряженного в одежду тускена. Оно было уродливо, как и всякая обнаженная плоть. Хорошо еще, что стояла ночь, но и в темноте А’Ярк определила, что человек лишь ненамного старше погибшего А’Дина. Лоб его был в крови от удара камнем. И дышал он до сих пор только потому, что вождь хотел кое-что выяснить. «Что он здесь делал?»

На ферму А’Ярк привело главным образом любопытство. Те тускены, которые накануне похитили влагоуловитель, были отребьем клана, но они наткнулись на брешь в охранной системе Улыбчивого. А’Ярк настояла на том, чтобы всем вместе вернуться после наступления темноты и разузнать, что к чему.

Увиденное разочаровало. Стащив никому не нужное водоизготовительное приспособление, юные глупцы только усилили бдительность фермера. Его дом был защищен не слишком хорошо, но А’Ярк все равно не верила, что ее спутники смогут его захватить.

Но прежде чем она успела увести отряд обратно к Столпам, появились фальшивые тускены. А’Ярк, пусть и одноглазая, распознала в них самозванцев даже издалека и в кромешной темноте. Самые неуклюжие из ее племени не вели себя так, как эти переодетые растяпы. Потом мимо проскакал Бен на своей эопи. А’Ярк немедленно решила остаться и велела остальным вырыть себе укрытие возле мотоспидеров самозваных тускенов.

Оставшись одна на западном гребне, она наблюдала, как Бен, который недолго оставался безоружным, сражается с переодетыми поселенцами. Бой подтвердил ее догадку.

— Ты — Бен, — сказала она ему теперь.

— Да, — отозвался человек. Он стоял на середине склона, глядя сверху на вождя и ее спутников, окруживших неподвижного юнца.

А’Ярк с усилием вспоминала слова, которые произносила К’Шик во время их бесед. То было давным-давно, но нужные выражения послушно всплыли в памяти.

— Ты… хорошо боишься.

Бен тихо рассмеялся:

— Пожалуй.

— Хорошо бьешься, — досадливо поправилась А’Ярк.

— Не битвы делают воина… — начал он, все еще улыбаясь в лунном свете. Видя, что улыбка ее оскорбляет, он посерьезнел. — Не важно.