– По сути, – произнес тот, налив полный стакан и себе, – вы могли бы избежать всех этих… неприятностей. Нужно было просто согласиться, и как только эта дама оказалась бы под наркозом, вы бы исправили самые серьезные повреждения и сообщили, что нужно подождать неделю и сделать еще одну операцию. А потом сбежать, вернуться к себе и…

Договорить ему не удалось. Коротышка Цендер, на голову ниже Юбера, вскочил на ноги и рявкнул ему в лицо:

– Вы за кого меня принимаете? За шарлатана, как говорила эта сумасшедшая – потому что она таковой является! – за человека без чести, способного прибегнуть к любому способу, чтобы обрести свободу? Способного воспользоваться своим искусством, чтобы лишить пациентку возможности двигаться, и сделать то, что меня устраивает? А как же деонтология?[10]А как же клятва Гиппократа? С этим как быть?

– Не сердитесь! Я говорил просто так… не подумав! Такого рода пациентка – впрочем, странное слово, оно совершенно ей не подходит! – не заслуживает того, чтобы ради нее слишком старались. И потом, вы все равно оказали бы ей услугу, хотя бы немного улучшив ее физиономию!

– Вы забываете о двух вещах. Первое: чтобы «оказать ей услугу», как вы выразились, мне нужна операционная и компетентные люди в качестве помощников…

– Это я понимаю. А что же второе?

– Человек в маске сидел в углу и не упустил ни слова из нашего разговора. Провожая меня в мою комнату, он не стал скрывать от меня того, как он со мной поступит, если я сделаю то, о чем вы нам тут рассказали. Он пообещал превратить в ад те немногие часы, которые будут мне отведены!

– Это безумие! – взорвалась План-Крепен. – Он до такой степени привязан к этому чудовищу?

– Я скажу вам больше, мадемуазель. Он ее любовник и до сих пор любит эту женщину! Естественно, именно его она отправила за мной, воспользовавшись отсутствием своего брата!

– А что предпримет ее брат, когда вернется? – машинально поинтересовался Уишбоун.

– Вот этого я не знаю.

Вместо Цендера ответила Мари-Анжелин:

– Мы знаем, потому что немного познакомились с этим славным потомком Борджиа, этим ходульным Цезарем, не обладающим даже зловещим величием своего, так называемого, предка. Согласились бы вы оперировать или нет, он бы все равно вас убил!

Техасец неожиданно помрачнел. То, что он услышал в первую ночь пребывания на вилле Адриана, тот голос, который как будто пытался освободиться от пут и сорвавшийся после двух нот, оказывается, действительно, был голосом Лукреции, женщины, которую он обожал и которую ему никак не удавалось забыть. От того, что она была так близко, у него возникло странное ощущение. Он знал, что она преступница и безжалостная лгунья, но он не мог забыть о страшном наказании, которое послало ей Небо, потому что эта женщина была настоящим произведением искусства, и никто не имел права уничтожать такое совершенство!

Госпожа де Соммьер, наблюдавшая за ним краем глаза, читала по его лицу так же легко, как по книге. Она догадывалась о его чувствах и захотела ему помочь. Маркиза повернулась к беглецу:

– Мне хотелось бы задать вам вопрос, профессор.

– Пожалуйста, прошу вас…

– Если бы она приехала к вам на консультацию и доверилась вам и вашим ассистентам обычным путем, могли бы вы совершить чудо, которого она от вас ждала?

– Нет. И я сказал ей об этом. Вспомните, я даже уточнил, что даже у очень молодой женщины мне бы не удалось воссоздать былое совершенство. Именно это вызвало ее гнев и мой приговор!

– Она, должно быть, совершенно безумна! – воскликнула План-Крепен. – И идиотка к тому же! Как она не понимает, что вы – ее единственный шанс снова появиться на людях? Вы могли бы вернуть ей хотя бы более или менее приемлемое лицо?

– Возможно, я сделал бы даже чуть больше, потому что глаза не пострадали, и они прекрасны. Разумеется, она не узнала бы себя в зеркале, но с помощью косметики она могла бы жить, как все обычные люди, не прячась. Я не знаю ее возраста, но ей уже исполнилось сорок?

– Ей сорок один год. Вы, разумеется, связаны профессиональной тайной. И это стало бы для нее лучшим способом скрыться от уголовной полиции, Скотленд-Ярда и международных служб, которые ее преследуют. Лукреция богата и с легкостью достала бы себе новые документы. И все же она отказывается от такого неслыханного шанса?

– Категорически!

– Для нее либо все, либо ничего? Значит, она дура!

– Не совсем, – не согласилась маркиза. – Для таких женщин, привыкших жить в свете рампы и видеть толпу у своих ног, должна быть невыносима одна только мысль о том, чтобы оказаться в безвестности, стать незаметной, обычной госпожой Такой-то!

– Не оставить ли нам в покое переживания этой женщины? – проворчал Юбер. – Когда она и ее клика заметят, что профессор Цендер сбежал, как, по-вашему, что они предпримут? Естественно, будут его искать. И я сомневаюсь, что они обойдут вниманием нашу виллу, самую близкую к ним. Мне кажется, я бы поступил именно так…

– Благодарение Богу, у большинства смертных нет вашего блестящего ума, кузен! – язвительно заметила Мари-Анжелин. – Наша близость ничего не значит, потому что мы сделали все, чтобы создать впечатление, будто бегство состоялось через стену в нижней части сада Маласпины. Пока нам остается только ждать и приготовить постель для нашего гостя, чтобы он мог отдохнуть и восстановить силы. И нужно позвонить Ланглуа, чтобы ввести его в курс дела и быть готовыми к любой неожиданности. На тот случай, если соседи решат на нас напасть, что ж, мы их встретим… Поживем – увидим! Все же должна признать, что я чувствовала бы себя намного спокойнее, если бы Альдо и Адальбер были с нами…

Некоторое время спустя Оскар Цендер смог, наконец, предаться заслуженному отдыху. Вилла Адриана с наглухо закрытыми дверями и ставнями как будто защищала своих обитателей. По другую сторону стены, на вилле Маласпина, никто не знал, что узнику удалось бежать, и там тоже все как будто дышало глубоким покоем. В нижней части сада доберманы продолжали мирно спать… Было уже больше часа ночи.

Двести пятнадцать километров, отделяющие Цюрих от Лугано, показались Альдо и Адальберу намного длиннее и намного тяжелее тех шестисот километров, которые они проехали от Парижа до Цюриха. Пересекая сердце Швейцарии, дорога все время вела их по горам. К тому же мелкий дождик, начавшийся еще перед драмой в Килшберге, превратился в яростный ливень, подвергая «дворники» серьезному испытанию. Как и их нервы, впрочем. Тем более что в Альтдорфе, проделав примерно треть пути, они так и не увидели задних фонарей «Ситроена» Гринделя. Альдо, сидевший за рулем, остановился на деревенской площади, чтобы выпить чашку кофе.

– Мы не так намного от них отстали, и я ехал с приличной скоростью…

– В этом нет никаких сомнений! Я спрашивал себя, не съехали ли они с дороги, чтобы пропустить нас вперед. После перестрелки они должны были сообразить, что будет погоня?