Мне приходится сделать шаг назад, чтобы просунуть руку через высокую калитку, и Эбони дышит в мою ладонь. Ее морда такая же мягкая, как и у Вудстока.

– Мне жаль, что Ноя здесь нет, – шепчу я, – ты же не забыла его, да? Нет, невозможно забыть Ноя. Я, например, никогда не смогу. Независимо от того, что он делает, независимо от того, бросит он меня или нет, я никогда не забуду его. – Я продолжаю говорить, понимая, что это совершенно бессмысленно, лошадь меня не понимает. Может, я говорю все это только для того, чтобы привести в порядок свои мысли или просто успокоиться, потому что это трогает меня гораздо больше, чем я думала.

– Я знаю, что он скучает по тебе. Очень сильно.

С мягким кивком ее голова поворачивается в сторону.

– Он не специально оставил тебя одну, понимаешь? Он думает, что не заслужил тебя, но это не так. Я постараюсь объяснить ему это.

Эбони фыркает, отворачивается и возвращается в другой конец стойла. Она потеряла ко мне всякий интерес. Конечно, я же ничего не принесла ей, идиотка. Ни морковки, ни яблока, ничего. Обещаю, в следующий раз буду внимательней.

– Эй!

Раздается громкий и резкий голос. Я съеживаюсь и отдергиваю руку, которая натыкается на деревянную калитку. В костяшках пальцев вспыхивает колющая боль.

– Какого черта вы делаете здесь?

Человек, стоящий в воротах конюшни, небольшого роста, но держит в руках что-то угрожающее. Я не могу разглядеть, потому что послеполуденное солнце стоит у него за спиной и мне виден только его силуэт.

Подавив звук боли, я потираю руку.

– Я просто смотрю на лошадей.

– Вы давали животным что-нибудь из еды? Не говорите мне, что вы бросили что-то в стойло.

– Нет, конечно, нет.

Несмотря на то, что я говорю чистейшую правду, лицо все равно краснеет, потому что в моей голове возникали мысли, чтобы дать Эбони морковку. Но морковку же лошадям можно?

Теперь он шагает в сторону и вешает на крючок то, что держал в руке. Наконец я могу рассмотреть, что это: свет падает сбоку. Он держит уздечки, и я с облегчением выдыхаю.

– Итак, что вы хотели от Эбони? Погодите-ка, а вы, очевидно, та девушка, которая звонила сегодня днем по телефону, не так ли?

Я нерешительно топчусь на месте.

– Я… я просто хотела взглянуть на нее, – отзываюсь я. – Не понимаю, чего вы так шумите. Я не планировала похищать ее или что-то в этом роде.

– Приятно слышать это, – смеется он, – тем не менее вам не стоит здесь находиться.

Его вытянутая рука недвусмысленно указывает мне на выход. На загоревшем и обветренном лице мужчины много морщин, он похож на того, кто провел половину своей жизни на открытом воздухе. Мне очень нравится, когда лица рассказывают истории о жизни людей. Глубокая морщина, залегшая у него на лбу, очень ясно дает мне понять: «Проваливай».

Я примирительно поднимаю руки.

– Простите, я уже ухожу. Вы можете мне сказать, Эбони продается? Я… я слышала об этом и хотела только уточнить, действительно ли владельцы хотят продать ее. – Если я уже здесь, то могу и поинтересоваться на всякий случай.

– Точно нет. Забавно, что вы об этом спрашиваете.

Он идет в мою сторону, я уклоняюсь, но мужчина бросает взгляд на стойло и трясет задвижку, чтобы проверить, плотно ли она закрыта.

– Я не говорила, что хочу купить ее.

– Мне это было ясно с самого начала, но вы же понимаете, мы не приветствуем, когда незнакомцы гладят ценную скаковую лошадь.

Он в недоумении смотрит на меня, а потом снова качает головой.

– Мне очень жаль. Я не знала, что это запрещено и что она настолько ценная.

Теперь он начинает ухмыляться.

– Я смотрю, вы ничего не знаете о лошадях. Поверьте, человека, который не разбирается в этом вопросе, видно с первого взгляда: он пробирается в одиночку в конюшню, где понимает, что находится в непривычной среде обитания, – говорит он и начинает гортанно смеяться. – Не знаю, где вы услышали о Эбони, но она не продается. Два года назад она принимала участие во Всемирных конных играх в Северной Каролине.

По моему довольно глупому выражению лица он сразу понимает, что у меня нет ни малейшего представления, о чем идет речь.

– Это чемпионат мира, дорогуша.

– Но… – Меня словно ударили обухом по голове. Ной никогда не рассказывал об этом. Я думала, что верховая езда – его хобби, но чтобы чемпионат мира?

– Эбони не просто какая-то лошадь, – фыркает он, как и его подопечные, – прикол, конечно.

Боже, как неловко. Мое лицо горит.

– Я действительно хотела только взглянуть на нее, потому что она принадлежит моему другу. – Конечно же, это Эбони Ноя, у меня нет никаких сомнений. Я криво улыбаюсь. – Я видела ее лишь на фотографии.

Совершенно неожиданно он наклоняет голову:

– А вашего друга зовут, случайно, не Ной Блейкли?

– А что, если так? – отвечаю я, закусив губу.

Вся его поза меняется в один миг, а губы растягиваются в некое подобие улыбки.

– Ной Блейкли принес нашему месту славу. Он один из нас, родился и вырос в Нью-Гэмпшире.

Я не совсем понимаю, что значат его слова, но мне кажется, что он фанат Ноя.

– Если вы подруга Ноя, то отныне вы и моя подруга, дорогуша. Я Даг. – Он протягивает мне руку, а когда я пожимаю ее в ответ, рукопожатием чуть не ломает мне кости.

Со стоном я отступаю.

– Обри, – измученно говорю я.

– Я же говорю, по вам сразу видно, что вы никогда не воровали коней, – он качает головой, – какие нежные ручки.

– Я просто ударилась о калитку, потому что… вы напугали меня. – Костяшки на руке горят огнем.

– А что теперь с мистером Блейкли? Когда он приедет сюда, чтобы посмотреть на свою черную кобылу?

Он называет Ноя мистером Блейкли! У меня внутри зарождается глупый смех, который удается подавить.

– Я надеюсь скоро. Я очень надеюсь на это.

Его голова медленно качнулась вверх и вниз.

– Эбони содержится в отличных условиях, поверьте мне. Она хорошо отдохнула, но ей нужно больше разнообразия. Это не жизнь для лошади.

– Потому что она мало двигается?

– Потому что ей нельзя выходить на пастбище вместе с остальными. Трава делает кобыл жирными и вялыми. Мы же должны поддерживать Эбони в форме, поэтому она регулярно двигается, но все остальное время стоит в стойле. Твой друг должен знать об этом.

Я кусаю губу. У меня нет желания говорить о Ное, но я не хочу, чтобы Даг плохо думал о нем.

– Конечно, он знает это. Ной… он хотел приехать, но пока не может. Он бы больше заботился о ней, – говорю я Дагу.