Ирина Павловна, конечно, была несколько удавлена напором молодого красавца-наркомана, но сильно спорить не хотела. Главное — наливает. А что он там при этом гавкает — вона, в форточку и улетело!

— Сбежала жена, говоришь? Ну, и хрен с ней! Я своего мужика тоже лет двадцать не видела уже! И ничего! Живу… как это… без проблем!

Митя, саркастически кривясь, налил по новой.

— Ну, давай за тебя!

— А я при чем? — кокетливо засмущалась Ирина Павловна.

— А в том-то и дело, что ни при чем! И я ни при чем! Мы с тобой, Павловна, конченые люди!

— Это ты конченый! — Ирина Павловна выпила, выдохнула. — А я нормальная!

— Ты нормальная? Ага! Ты давно в зеркало смотрелась?

— А чего? — Ирина Павловна пригладила волосы. — Лохматая я, да?

— Дурная ты…

— Но-но! Ты как со старшими разговариваешь? Я тебе в мамки гожусь!

— Не дай Бог! — заржал Митя. — Не дай Бог мне такую мамку!

— А чего? Что ж я, по-твоему, не сама дочку поднимала?

— Может, и сама! Но опускаешь ее тоже ты!

— Сам ты козел!

— А я про что! Козлы! Козлы вонючие! Только я хоть иногда моюсь, когда просветления… А с тебя ж вон скоро обваливаться начнет! Ты хоть ради любопытства газеты почитывай… или книжки-малышки… «Если мальчик любит мыло и зубной порошок, этот мальчик очень милый, поступает хорошо!» Мальчик поступает хорошо, слышишь? Ты? Мерзкая жаба рода человеческого…

Митя налил только себе, и сам с собой выпил. Ирина Павловна сидела, раскрыв рот.

— Короче, дно общества мы с тобой, соседка! Отбросы цивилизации! Если у времени есть задница, то из нее вываливаются такие, как мы! Говно мы, а не родственники, поняла?.. Что ты, что я… Нет от нас никакого толка… От тебя, алкоголички, муж ушел. От меня, наркомана, жена… Тебе на свою дочку плевать, мне — на своих сыновей… На фига мы вообще нужны, скажи?

— Это ты не нужен! — Ирина Павловна встала. — А я Таньке нужна!

— Нужна? А ты хоть знаешь, где она сейчас? Что с ней? Может, она уже с крыши навернулась, пока ты тут нажираешься со мной? А? Мать? Херовая ты мать! Прямо скажем — совсем херовая! И подъезд убираешь говенно… Бросай пить, ты! Мать!

Ирина Павловна вскочила, задыхаясь от горячей ярости. Да кто он такой? Да как так можно? Солидной женщине с раной в душе такое говорить?

— Наркоман! Узбек хренов!

Митя приложил ладонь к уху трубочкой и вслушался — кто-то что-то говорит? Или показалось?

— Что, соседка? Не любишь правду? Правду никто не любит! А только ноль мы с тобой! Нет таких граждан уже на свете! Вот такая правда! Сдохли мы! Все! Не выбраться! Померли раньше срока!

— Это ты помер! — Ирина Павловна толкнула дверь ногой, чуть не выбила. — Это ты помер, падла! А я живее всех живых! Я еще на твоих поминках погуляю!

И по-королевски вышла, ударившись об косяк. Митя громко ржал вслед. Было очень обидно.

По пути домой Ирине Петровне стало тошно, и она присела на мокрую ступеньку отдышаться.

Кажется, хуже, чем сегодня, ей еще не было.

Ну, если тогда, давно. Когда осталась одна с малой дочкой на руках…

Что ж за жизнь-то такая, Господи?

— Танька! — позвала Ирина Павловна. — Танька!.. Лиля! Лилька! Степановна!.. Сссуки!.. Кто-нибудь!..

Тишина.

— Игорь! Подай мне свежее полотенце!

Игорь зашел в ванную, посмотрел на божественную нимфу в пене. Нимфа брила ножку. Была сердита.

— Что ты смотришь? Я с вами тут совсем одичала! Иди, полотенце принеси!

— Ты забыла добавить: «Шевелись, скотина»!

— Шевелись, скотина!

Игорь просто вышел. Сама неси себе полотенца.

— Ну, Игорь! Я же пошутила! Ну принеси ты полотенце!

Блин, что за люди! Пожалуйста! Оно в шкафу в коридоре!

Игорь открыл шкаф. Полотенца стопочкой. Взял верхнее.

— Игорь, это не то!

— Чем тебя это не устраивает?

— Ну, оно же маленькое, сам посмотри!

— Оля! Не *** мозг, а?

Оля посмотрела с удивлением. Отлично! Давай ругаться, давай! Хотела крикнуть ему что-нибудь очень сердитое, чтобы сваливал, но подумала, что свалит действительно. И что тогда?

— Игорь, зачем ты так со мной? И без того все плохо, а еще ты!

— А ты так зачем со мной? Ты думаешь, я железный? Ты думаешь, у меня сейчас в голове не пипец? У меня, может, еще хуже!

— Почему это у тебя хуже?

— Потому, что я свою жену все-таки любил!

Оля обиделась, пустила слезку. Ах, все-таки любил? Какая досада…

Игорь сел рядом, сгорбился. Стал такой маленький, невзрачный.

— Игорь, ты меня пугаешь… Не надо, Игорь!

— Что не надо?

— Не надо быть таким… ну… Ты же мужчина! Ты должен быть сильным!

— Кому должен?

— Ну, мне…

Игорь странно посмотрел, усмехнулся.

— Оленька…

— Да? — Оля протерла пальчиком слезу, погладила красивую коленочку. — Что?

— Оленька, тебе не говорили, что ты дура?

— Мне?

— Тебе, рыбка…

Оля все еще улыбалась, смотрела на Игоря с той же игривостью, спонтанно возникшей секунду назад. Но в ее ЦНС уже началось возмущение.

— Ах ты, сволочь, — нежно сказала Оля. — Ах ты, тварь!

— Сволочь, — кивнул Игорь. — Тварь.

— Ах ты, животное!

— Ага, ага.

— Да я тебя убью! Я не знаю, что я с тобой сделаю! — Оля привстала, готовая броситься, вцепиться в кадык и так умереть, захлебнувшись кровью врага. Вода колыхнулась, снижая уровень, оставляя на бортах ванны серые разводы.

За время свободы Оля стала такая грязная. Но все равно осталась такая красивая.

— А хочешь, я сам себя убью? — предложил Игорь и взял какую-то бритву. — Хочешь?

И, глядя на Олю, улыбаясь, прижал эту бритву к запястьям и начал полосовать там со всей дури, снимая тонкую стружку кожи. Оля похлопала глазами, потом с криком бросилась бритву отбирать. Игорь уворачивался, хохотал, пилил себя во всех местах, отталкивая голую, скользкую Олю. Что-то лилось, что-то билось. Маленькое свежее полотенце грустно колыхалось на волнах.

Таня продиктовала, еще поговорила о прогнозах, о планах. Вадим думал, ждал, вел машину, реагировал на пробки. Красивые, мерзнущие на остановках студентки смотрели на него с любопытством.