холодным, застывшим чувством красоты и отсутствием чего бы то ни было в прошлом? Приходилось начинать работу сызнова. Самостоятельно подгонять новые формы к новым идеалам.

Тяжелый, массивный характер германской расы сказался тотчас, при самых первых проявлениях образчиков архитектуры. Разнородные элементы народностей сходились в одном: у всех была общая задача — устроить церковь, которая отвечала бы требованиям религии.

Конечно, Византия и тут имела свое влияние, как имело его и мавританское зодчество. Живые жизненные мотивы архитектуры юга хотя и поражали прямолинейного сухого северянина, но тем не менее действовали на него положительно. Совокупность всех влияний и дала ход средневековому искусству.

II

До нас не дошли первые попытки Германии к самостоятельному творчеству; вероятно одно: большинство северогерманских построек было сделано из дерева — что и составляет главную причину, почему до нашего времени ничего из этого периода не дошло. Форма базилики все еще сохранялась, но любимым германским мотивом стала многогранная пирамида вместо купола. Северное безвкусие и неуклюжесть сказались тут как нельзя лучше. Трудно себе представить что-нибудь скучнее тех первых каменных строений, что дошли до нас. Это полуантичные формы с круглыми башнями и длинным фасадом, по первому впечатлению напоминающими церковь Сант Аполлинаре Нуово в Равенне. Немногим, впрочем, отличаются французы и англичане. Печать безвкусицы лежит всюду; сонная апатия чувствуется в прямых математических линиях зданий, в отсутствии какой бы то ни было игры карнизов и выступов. Пропорция и крыши невозможны. Несколько большим оживлением отличалась Италия: венецианская жизнь невольно как-то возрождала человеческий дух к творчеству. Античные развалины Рима находили последователей.

Но кое-где уже мелькали намеки на будущее, и будущее грандиозное. Простая, спокойная форма храма не могла уже более удовлетворять пылкому воображению новых людей. Прежде, в язычестве, маленькая ниша для статуи божества удовлетворяла вполне неприхотливые религиозные требования толпы; самое здание храма не нуждалось в больших размерах, — народное собрание и процессии могли ограничиваться храмовой площадью и портиком. Строгость классического стиля, полная высших эстетических красот, и даже нагота зданий удовлетворяла простоте воззрения верующих. Теперь явились другие требования. Само здание должно символически своим планом напоминать тот крест, на котором был распят Спаситель, каждая архитектурная подробность облечена символистикой: розетки — это вечная роза, ее лепестки — души праведников; символические священные цифры кладутся в основание математических пропорций стройки. Требуется здание обширное, которое вмещало бы в себе целые города; внутри здания сумрачно и холодно, в дождливый день полумрак кажется еще суровее, в солнечный — яркие лучи, проникающие сквозь цветные стекла, кажутся кровавыми. Все полно таинственности, все говорит о каком-то ином, не здешнем мире; эти бесконечно переплетающиеся аркады и своды, кажется, ведут куда-то в иной мир. Все стремится к чему-то высшему, гигантскому; лепестки трилистника прорезают стены; на колоссальные столбы колонн громоздятся новые столбы, над ними нависают сквозные воздушные переходы; своды вздымаются выше и выше; над ними идут колокольни, далее колокольни еще и еще, и их острые башенки, кажется, теряются в облаках. Внутри, под сводами стрельчатых дуг, бесконечный ряд колонок, переходов, статуй и гробниц окутан кружевом изящного орнамента, нежность форм которого доведена до грандиозной утрировки.

То высшее проявление готики, до которого дошла средневековая архитектура, может бесспорно быть названо парадоксальным. Это не здания, это какие-то ювелирные работы, трактованные в колоссальном размере. Они до того кажутся сквозными, что могли бы рушиться сами собой; и это действительно так: если бы не контрфорсы, весь этот колосс рухнул бы; все здание хрупко, оно постоянно крошится, железо ржавеет и не поддерживает камня, целый городок работников живет у подножья такого сооружения. О прочности и солидности здания никто не заботится, весь вопрос сводится к красоте удивительных деталей. Во всем чувствуется пылкая нервность, беспокойное вдохновение, порывы бессилия и та страстность, которая присуща эпохе рыцарства и утрированного обожания женщины.

Четыре столетия царил этот фантастический стиль в Европе, захватив собой все пространство от Северного моря до Средиземного, и отразился на всем: и на соборах, и на замках, и на крепостях, и на мебели, и на одежде. Это не была классическая простота антика, то был горячечный бред болезненного средневекового периода человечества.

Готика вылилась из романского стиля, так же как романский стиль вылился из древнехристианского, как древнехристианский был потомок римского. Только народный дух переиначивал по-своему прежние образцы, подводил под уровень своих понятий и потребностей то, что было ему чуждо и неудобно.

Искажение античного искусства, которое чувствуется в X и XI столетиях, в самых неудачных, грубых проявлениях, тянулось не долго. Как ни странно сказать, но стиль, вырабатываемый германскими народами, был варварским сравнительно с чистотой форм классического искусства. Взяв за образец римско-христианскую базилику, романский стиль почувствовал на себе влияние мавров, и влияние настолько сильное, что стрельчатая дуга, несомненно, обязана своим происхождением арабскому племени. Но в общем архитектурном расположении и некоторых деталях образуется уже нечто новое, собственное, не наносное извне. И это свое было, сравнительно с заимствованным наносным, конечно, настолько невелико, что все-таки в конце концов надо сознаться в компилятивном собрании элементов средневековой архитектуры. Самый оригинальный мотив — крутой скат крыш, вылившийся из условий местной жизни, — повел к таким крутым откосам, что почти превратил конус в шпиль.

Полукруглая форма дуги, столь излюбленная в римском искусстве, заимствована романским стилем с той же любовью. Внимание строителей обращается на портал, и на нем сосредоточивается весь блеск выполнения. Когда на Востоке воспрещалась лепка статуй, здесь, напротив того, изображения не только святых, но даже фантастических фигур получило право полного гражданства. Астрономическая символика, свойственная разве Древнему Египту, проявляется иногда в церквах в 12 аллегориях зодиака, по которому плывет солнце в течение года. Иногда трактуется двенадцать эмблематических изображений года, причем занятие, соответствующее каждому месяцу, дает представление о нем. Над главным входом помещается розетка — круглое кружевное окно — одна из самых характерных черт романского стиля. Башни, стоящие в итальянских церквах отдельно, слились в романских постройках чрезвычайно гармонично со всем зданием; на верхней их части вешали колокола для созыва верующих на богослужение. Бонн, Майнц, Лимбург, Зальцбург, Реймс, Париж — все наперебой стали воздвигать здания, и частные, и церковные, превосходя друг друга в фантазии и красоте деталей. Огромные замки рыцарей составляли целые группы зданий, обнесенных зубчатой стеной с башнями по краям, с подъемными мостами через ров.

III

Когда во Франции появилась монархическая власть, влияние двора и светских обществ сделалось ощутительным и в искусстве. Классические предания были забыты, и варварское великолепие готики заняло первенствующее место.

Церковь Парижской Богоматери, соборы Амьена, Бужи, Мо, оконченные в