друг другу форм, рассчитанных только на то, чтобы поразить глаз. Приличием и стыдливостью не смущались и добивались только одного, чтобы ими любовалось общество.

Бернский городской совет 1470 года сделал постановление по преимуществу относительно низших классов общества, не желавших отстать от аристократии. «Отныне ни одна женщина, — говорится в постановлении, — не должна носить хвостов у юбок длиннее, чем домашние ее платья. Золото, серебро и драгоценные камни имеют право носить только лица благородного происхождения; им воспрещается носить горностай и куницу, дабы сохранить различие между сословиями и тщеславие подрезать в корне».

Даже рыцарство в своей среде решило по возможности исключить безумную роскошь и воспретило носить драгоценные камни и золото на виду; украшения из жемчуга могли быть только на шляпе, в виде шнурка. Явившийся на турнир в бархате или на лошади, покрытой парчой, лишался права участия в турнире и в наградах. Одновременно с этим рыцари предупреждали дам, чтобы никакая женщина или девица не надевала на себя более четырех бархатных платьев, надевшая же пять и более лишалась права танцев и подарков.

Имперские сеймы в Вормсе занимались рассмотрением дамских мод, так как безумные траты женщин, вероятно, слишком отзывались на состоянии их мужей. В Италии точно так же пробовали положить предел безобразиям моды, даже строго определяли материю, длину и фасон платьев. Сословные костюмы здесь укоренились настолько, что с одного взгляда на каждого мимоидущего по улице можно было определить, к какому сословию он принадлежит. Конечно, иногда царствовал произвол, так как невозможно следить за каждым гражданином в отдельности, и строгому надзору подлежали только евреи и куртизанки.

Особенное разнообразие, блеск, яркость и оригинальность костюмов являются с века Возрождения. И нам небезынтересно проследить в беглом очерке выдающиеся фазисы развития в истории костюмов.

Главнейшим образом центром моды, откуда она радиусами расползается во все стороны, надо считать Париж, где блестящий французский двор, молодые короли, окруженные красавицами фаворитками, могли отдаться всей душой всем мелочам и погремушкам скоротечных мод. Необыкновенная роскошь придворных праздников, удивительная обстановка охот, в которых иные короли (Франциск I) принимали участие с лихорадочным увлечением, убеждение в том, что двор без женщины все равно что сад без цветов или даже «двор без двора», — все это сделало то, что королевский замок стал сборным пунктом дамской аристократии и представил собой высшую школу мотовства и разврата Франции. Расточительность и долги всегда идут рука об руку друг с другом. Где женщина царит по преимуществу и неослабно поддерживается желание нравиться, там блеск костюма стоит на первом плане. Екатерина Медичи, быть может, из политических видов, поощряя распущенность двора, во время своих путешествий была окружена свитой в несколько сот дам и девиц самых аристократических фамилий и требовала, чтобы придворные могли свободно во всякое время входить к ней самой и в комнаты фрейлин. Понятно, почему кавалеры звали дворец земным раем, а дам — его богинями. К этому времени нужно отнести французскую поговорку, что дворянин носит на своих плечах весь свой доход.

II

В царствование Генриха III вся эта роскошь и распущенность повели к развитию самых необузданных и сластолюбивых инстинктов, превративших всякое придворное пиршество в оргию. Любимейшим занятием короля было завивать и себе и королеве волосы; он сам гладил и гофрировал воротнички, предаваясь этому занятию с таким увлечением, что даже в день своей коронации пропустил, в силу этого обстоятельства, час, назначенный для коронования, и заторопившееся духовенство позабыло пропеть «Те Deum».

Странные наклонности и извращенные понятия заставляли его одеваться в костюм амазонки, с открытой грудью и шеей, на которых сверкали драгоценные каменья, и это не был исключительно торжественный костюм праздника, он и в домашнем быту ходил разряженный как кокетливая женщина, — и ему всеми силами старались подражать его любимцы фавориты. Дамы, напротив того, одевались по-мужски. Пиры-вакханалии снова начинают напоминать век Нерона. Пажи и лакеи, одетые в бархат, прошитый золотом и серебром, нередко голодали, так как у короля не хватало денег на их прокорм.

Только на того из придворных обращали внимание, кто имел двадцать или тридцать костюмов, менявшихся ежедневно. На голове мужчины носили женский ток, румянились, надевали серьги и имели небольшие усики, спереди камзола делали вырезной мыс, стягивали, насколько возможно, талию; руки и ноги должны были быть по возможности маленькие. Мелко сплетенные воротники были до того огромны и так плотно охватывали шеи, что головы казались лежащими на блюде. Герцог Сюлли рассказывает, что, войдя один раз в кабинет короля, он, в числе оригинальных подробностей туалета, заметил висевшую у него на широкой ленте через шею корзиночку, в которой копошились щенки. В одном остроумном памфлете, относящемся к царствованию Генриха III, заглавие которого по неприличию мы привести не решаемся, говорится между прочим: «Каждый обыватель может одеваться, как ему будет угодно, только бы одевался роскошно и не соображался ни со своим положением, ни со своими средствами. Как бы ни была драгоценна материя, ее все-таки следует отделать драгоценными камнями и золотом, иначе владельца ее нельзя признать порядочным человеком. Как бы хорош костюм ни был, но носить его долее месяца невозможно: это могут делать только скряги или люди без вкуса».

Мы имеем описание двух франтов: «На одном камзол совершенно обтяжной, словно к нему приклеен, коротенький, с узенькими рукавами; шляпа с высокой заостренной тульей и крохотными полями. Плащ далеко волочится по земле. Длинные панталоны во вкусе Марини, по провансальской моде. На другом камзол широчайший, весь в рубцах, подбитый и круглый, сзади похожий на спину лошади. Шляпа плоская, как блюдо, имеет поля в полтора фута ширины; на ногах небольшой валик с сборками; на шее брыжи, похожие на жернов».

Безобразное поведение Генриха III и его двора оказывало самое губительное влияние на общество и тянулось целых пятнадцать лет. Хотя сравнительно небольшое меньшинство следовало привычкам и внешности короля, но все-таки это меньшинство существовало. Королем возмущались, на него писали памфлеты, называли его «женин гладильщик и волосочес». Смелые проповедники из духовенства открыто с кафедры называли двор беспутным, говорили, что это шутовское глумление над бедностью народа.

Генрих IV хотя несколько, но положил предел придворному распутству. Он был чрезвычайно богат, мужествен, добр, честен, человечен и справедлив. Но зато страсть к фавориткам достигла у него таких размеров, что дворцовые расходы только увеличивались, а не уменьшались. Король любил, чтобы близкие ему дамы были одеты роскошно, — прочий двор им подражал. Блеск платьев дошел до того, что маршал де Бассон Пьер заказал к крестинам дофина платье из шелковой парчи, вышитой золотом