«Протестуя перед лицом Всероссийского съезда (Советов) и перед рабочим классом всего мира против насильственного – при помощи немецких штыков – отторжения Украины от Общероссийской Федерации, мы не осуждаем наших российских товарищей, вынужденных под давлением печальной необходимости – надеемся, на время – разорвать федеративную связь с вами…

Условия мирного договора насильственно отрывают нас от Общесоветской Федерации. Мы вынуждены проститься с вами, но не навсегда, надеемся – ненадолго. Наступит час, когда в результате упорной борьбы и неизбежной, конечно, победы украинского, российского и мирового пролетариата мы снова будем членами Социалистической Федерации».79

В ожидании того и Раковский, и Мануильский всячески тормозили переговоры. Лишь под жёстким давлением Берлина им всё же пришлось пойти на самую минимальную уступку. Подписать 12 июня соглашение о перемирии. Только о нём:

«1. По соглашению обеих сторон, боевые действия на всём фронте на время ведения мирных переговоров между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и Украинской державой прекратить. Там, где боевые действия не прекращены, немедленное прекращение их устанавливается местным командованием путём соответствующего соглашения…

6. Оба государства немедленно приступают к переговорам о заключении мирного договора».

Казалось, это был обычный документ о перемирии воюющих сторон. Однако Раковскому и Мануильскому пришлось согласиться с крайне неприятной, даже неприемлемой для них формулировкой, введённой в преамбулу но настоянию Шелухина. Она выглядела следующим образом: «собравшиеся в Киеве для заключения между названными двумя независимыми /выделено мной – Ю.Ж./ государствами договора о мире».80

Всего лишь одно слово, использованное в документе – «независимыми» было расценено гетманскими властями как неоспоримая их победа. Как якобы официальное признание Москвой их независимости. Доморощенные дипломаты Шелухин и Дорошенко понятия не имели, что для настоящего международно-правового признания требуется совершенно иное. Непременно – постановление ВЦИК или СНК, в крайнем случае, официальное заявление (нота) НКИД об установлении дипломатических отношений, а также обычно сопровождающий его обмен полномочными миссиями. Но ни того, ни иного не было. Использование же единственного слова «независимые», как всего лишь констатации враждебных сторон, да ещё в преамбуле соглашения о перемирии, есть нечто иное. Продиктованное чрезвычайными условиями, сложившимися на тот момент, а потому позволяющее прекратить военные действия. Не более того.

Но при обсуждении в ходе переговоров второго, более значимого вопроса – о границах – советская делегация, явно отстаивая не классовые, а чисто национальные интересы страны, не пошла даже на ничтожную уступку. В течение трёх месяцев отклоняла, как совершенно необоснованные, притязания Киева, прикрывавшего аннексионистские устремления Берлина. Притязания, сформулированные 1 апреля в телеграмме заместителем министра иностранных дел Германии Бушем. Указавшим в категорической форме, что для его страны территорией УНР, на которой пребывают по соглашению с Радой немецкие войска, являются Подольская, Волынская, Киевская, Черниговская. Полтавская, Харьковская, Екатеринославская, Таврическая (без Крыма), Херсонская губернии, а также значительная часть Холмской.81

Однако в Киеве не собирались довольствоваться только тем пространством, которое было определено и Радой, весной 1917 года, и Третьим Универсалом. Попытались, обосновывая тем расширение зоны немецкой оккупации, претендовать на ряд уездов Курской, Орловской, Воронежской губерний, на 14 округов, то есть на треть области Войска Донского (включая Таганрог и Ростов), на всю Кубанскую область, Полесье (вплоть до Минска), да ещё и на Крым.

Шелухин мотивировал права Киева на всю эту территорию, опираясь на «этнографический», по его словам, принцип. Трактуемый, почему-то, как диалектологический, да ещё и в представлении дилетанта. Генеральный судья полагал себя судьёй даже в вопросах филологии. Так, настаивал, что в Полесье язык населения, мол, ближе к украинскому, нежели к белорусскому, а жители Кубани поголовно изъясняются на классической «мове».82

В ответ Раковский предложил использовать этнографический принцип, но за основу его взять последнюю, 1897 года, перепись населения. Разумеется, такой подход не устроил Шелухина.83

Псевдонаучные препирательства по поводу говоров неожиданно осложнились возражениями соседних краёв. Раковского посетили представители только что признанной немцами Белорусской Народной Республики А. Цвиневич и профессор Довнар-Запольский. Они попросили главу советской делегации сделать то, что не удалось им – заявить протест гетманскому правительству в связи со стремлением последнего аннексировать Гомельскую губернию, являвшуюся южной частью Полесья.84

Тогда же представитель Дона вручил МИДу Украины весьма интересную по содержанию ноту. В ней предлагал иметь в виду что Юго-Восточный союз, частью которого являлась Донская область, «представляет собой не часть Российской Советской Республики, но отдельное суверенное государство», находящееся «в состоянии войны с не признанным им правительством Российской Советской Республики». При этом Киеву напомнили: «в состав федеративного государства Юго-Восточный союз входят территории казачьих войск – Донского, Кубанского и Астраханского, горцев Северного Кавказа и Черноморского побережья».85

Заявления Шелухина скрывали под собой весьма прозаическое желание Киева захватить Донбасс и Криворожье. Такая цель была настолько прозрачна, что позволила Мануильскому прямо заявить: тем самым «придётся весь металл и уголь отдать в распоряжение Украины. А это значило бы подписать в Киеве смертный приговор России».86

…Заключением перемирия переговоры в Киеве, собственно, и ограничились. Хотя продолжались ещё два с половиной месяца, ни к чему значимому не привели, да и не могли привести. Ведь советская делегация обязана была учитывать, что с каждой неделей гетманщина всё более и более утрачивала контроль над Украиной. Были охвачены крестьянскими восстаниями губернии: Киевская (знаменитое Звенигородско-Таращанское), Полтавская, Черниговская, возглавлять которые пытался созданный в подполье Национальный союз, возглавляемый Винниченко. В степях Екатеринославщины и в Северной Таврии хозяйничали анархисты Махно. Да и прекративший существование Народный Секретариат исчезнувшей было УССР не остался в стороне от таких событий. Правда, в несколько иной форме.

5 июля в Москве открылся съезд партийных организаций коммунистов Украины. При закрытии (неделю спустя) он провозгласил создание Компартии Украины и принял резолюцию, в принципе исключающую дальнейшую деятельность Раковского в Киеве.

«Исходя из того, – фиксировал документ, – что Украина экономически неразрывно связана с Россией, экономическое единство Украины и России в последнее десятилетие создало прочный базис борьбы пролетариата Украины и России. Отделение Украины от России, как в силу этого, так и в силу международной обстановки носило характер временной оккупации, идея «самостийности» Украины, под ширмой которой германские империалисты захватывали и порабощали Украину под иго капиталистов и помещиков, окончательно дискредитирована в самых широких трудовых массах Украины, восстание на Украине развивается под лозунгом восстановления революционного воссоединения Украины с Россией.