— Скажите, господа, — начал он, — а никто не слышал истории про банкира Павла Петровича Каиля? Помните, в газетах писали, что он совершил кражу казённых сумм после того, как был месмерезирован кем-то из последователей Соловьёва. Газетам, конечно, мало кто верит, но ведь дыма без огня не бывает?

Несколько человек засмеялось. Кое-кто скривился — словно эта тема была постоянным предметом шуток и уже порядком надоела.

— Да, — сказала дама с камелией, — такой директор банка действительно был. Верите ли, даже не знаешь — смеяться тут или плакать. В общем, приходил он к нам пару раз, слушал наши разговоры, а потом взял и сошёл с ума. У него в банке к тому времени была растрата, но он мог бы её ещё долго скрывать. А поймали его потому, что он похитил золотую наличность из сейфа, довольно небольшую сумму, если сравнивать с остальным. Денег так и не нашли. А на допросе он сказал, что изыскал способ помочь этим золотом истине. И всё время так прихохатывал, знаете. А после взял и наложил на себя руки. Никто его, понятное дело, не месмерезировал — и Владимира Сергеевича он видел только раз, мельком.

— А разве Владимира Сергеевича арестовали не из-за этой истории? — полюбопытствовал журналист.

— Нет, — ответила дама с камелией. — Вовсе нет. Его арестовали по политическому обвинению. Оскорбление высочайшей особы… Хотя никакого оскорбления там на самом деле не было.

— Расскажите, — попросил журналист.

— Да и рассказывать особенно нечего, — усмехнулась дама. — Тоже слухи. Якобы беседовал с императором. Тот спросил, в чём космическое назначение российской цивилизации. А Соловьёв возьми и скажи — это, ваше величество, переработка солнечной энергии в народное горе. За это и посадили. Император, конечно, и сам всё знает насчёт солнечной энергии, но присутствовали послы, и всё попало в заграничные газеты. Впрочем, сама я их не читала — возможно, врут.

— Врут или нет, — сказал нигилистический молодой человек, — а факт, что любая неординарная личность, видящая свою цель в чём-то кроме воровства, традиционно воспринимается нашей властью как источник опасности. И чем неординарней такая личность, тем сильнее власть её боится.

— А почему вы не протестуете? — спросил журналист.

— Но как? — развела руками дама с камелией.

— У меня есть надёжные источники в полиции, — сказал журналист. — Я точно знаю, что завтра Соловьёва повезут на высочайший допрос. Тюремная карета покинет Петропавловскую крепость ровно в полдень. Почему бы вам, то есть теперь уже нам, не устроить рядом с крепостью манифестацию протеста? Пригвоздить тюремщиков к позорному столбу? Давайте изготовим… э-э-э… транспаранты, листовки — всё, как полагается в таких случаях. А я со своей стороны гарантирую, что придут представители либеральной прессы. Привлечём внимание общества к гнусному произволу властей!

Вдруг распахнулась дверь, и в комнату вбежала маленькая девочка — та самая, что играла в классики на улице. Её лицо было белым от волнения.

— Полиция! — тихо сказала она. — Городовые и филёры в штатском!

Хозяева, как оказалось, были вполне готовы к такому развитию событий. Дама с камелией сразу сняла со стены портрет Соловьёва и рукописные цитаты, сложила их и спрятала, а потом легонько потрепала девочку по щеке:

— Не бойся, Анечка. Обойдётся.

Все в комнате тем временем вскочили с мест, и у двери образовалось маленькое столпотворение.

— Спокойствие, господа! — восклицал господин с подусниками. — Я представитель прессы, и они не посмеют…

К Т. приблизился молодой человек нигилистического вида, которого Т. встретил на лестнице.

— Идите за мной, граф, — сказал он, — я вас выведу. Только быстрее, умоляю.

— Вы меня знаете?

Молодой человек усмехнулся.

— Не лучше ли защитить собравшихся? — спросил Т.

— Поверьте, вы защитите их гораздо лучше, если полиция не застанет их в вашем обществе. Возникнет меньше вопросов. Не отставайте…

Повернувшись, он пошёл к окну. Т. последовал за ним. Распахнув окно, молодой человек вылез на крышу какой-то пристройки.

— Скорее.

Т. пробежал за ним по жестяному скату, перепрыгнул на другую крышу и, пригибаясь, добрался до её края, уходящего в листву старого тополя.

— Здесь ветка, — сказал молодой человек. — По ней на ствол, и дальше вниз. Делайте как я.

Он прыгнул с края крыши, уцепился за ветку, в несколько движений достиг ствола и с обезьяньей ловкостью спустился на землю. Т. пришлось напрячь все силы, чтобы так же элегантно повторить за ним это упражнение.

Они оказались на тихой боковой улице. Прохожие вдалеке не обратили на них внимания.

— Теперь идём в сторону Невского, — сказал молодой нигилист. — Держитесь расслабленно. Лучше всего изображать разговор.

— Отчего же изображать, — отозвался Т., переводя дыхание. — Можно ведь и действительно поговорить. Вас как зовут?

— Василий Чапаев, — представился молодой человек. — Кстати сказать, давно мечтал с вами познакомиться, граф.

Т. молча пожал протянутую руку.

— Как вам наше маленькое общество?

— О, — ответил Т., — я в полном восхищении. Собственно, ничего особенного — таким, с моей точки зрения, и должно быть общение между нормальными людьми. Просто мне в силу ряда обстоятельств приходится иметь дело совсем с другой публикой.

— Ну, в этом вы не одиноки, — сказал Чапаев, и на его строгом лице отобразилась на миг затаённая мука.

— Но только я не согласен со многим из услышанного, — продолжал Т.

— С чем же?

— Вот, например, с этими словами про гвоздик, на время вбитый злобному Богу в голову. Который потом выпадает, и всё. Это очень похоже на правду. Но слишком жестоко и глупо, чтобы быть правдой.

— А как бы вы устроили мир, если бы решали сами?

Т. задумался.

— Смысл как раз в том, что какая-то пылинка, прах — оживает, осознаёт себя и доходит до самого неба. Таков путь вещей… В этом и должна проявиться небесная любовь. Кого ещё любить всемогущему небу, как не крохотную пылинку?

Чапаев улыбнулся.

— Да, — сказал он тихо. — Таков путь вещей. Я недавно перечитывал одну древнюю книгу, и знаете, что меня поразило? Одна простая мысль, созвучная вашим словам. Звучала она примерно так — «то, что есть, никогда не исчезнет. То, чего нет, никогда не начнёт быть». Если пылинка есть, это уже значит, что она ничем не отличается от неба.

— С другой стороны, — сказал Т., — если кажется, будто пылинка есть, это ещё не значит, что она действительно есть. На самом деле есть только то, что её видит.