Я усмехаюсь, видя, как его щеки вспыхивают, и решаю поддразнить его притворную невинность.

— Ничего, Гилфорд, пока не волнуйся об этой стороне брака. По политическим мотивам, которые я разъясню тебе в должное время, мы решили, что вы подождете со вступлением в супружеские отношения, пока мы не сочтем это возможным.

— Но почему, отец? — изумляется он.

— Это продиктовано государственной необходимостью. Уверяю тебя, что ничем иным. Должен ли я понимать, что ты рад своей удаче? — осведомляюсь я не без иронии.

— Да, сир, — покорно отвечает он. — Я рад.

Гримаса на его лице говорит об обратном.

Суффолк-хаус, Лондон, апрель 1553 года.

Сделавшись герцогом и герцогиней Суффолкскими, мои родители завладели домом Суффолк-хаус в Лондоне. Он находится в Саутворке, близ резиденции епископа Винчестерского. Это, собственно, не дом, а дворец, подаренный моей бабушке Марии Тюдор, герцогине Суффолкской, ее братом, королем Генрихом Восьмым. Величие Суффолк-хауса подчеркивает наше родство с королевской семьей.

Мы оставили Дорсет-хаус и перебрались в наше новое жилище, где устроились с большими удобствами. Мои сестры и я занимаем роскошные апартаменты в западном крыле с башней, обставленные изысканной резной мебелью, увешанные семейными портретами и яркими гобеленами. Я сижу у открытого окна свежим утром в середине апреля, погрузившись в чтение трактата, отрицающего действительное присутствие Христа в обряде причастия. И тут миссис Эллен сообщает мне, чтобы я немедленно спустилась в большой зал на первом этаже, где меня ждут родители. Неохотно отложив книгу, я оправляю юбки и капор и отправляюсь вниз, в сопровождении миссис Эллен. Чем, интересно, я провинилась, что меня так срочно вызывают?

Когда я прихожу, с изумлением вижу, что милорд и миледи, сидящие по разные стороны камина, широко мне улыбаются, пока я делаю реверанс. Это меня настораживает больше, чем насторожили бы хмурые угрожающие лица.

— Подойди и сядь, Джейн, — приглашает матушка.

Я сажусь на предложенный мне табурет.

— Ты скажешь ей, Генри? — хитро спрашивает она.

— Нет. Ты же ее мать. Ты лучше знаешь, как объяснить такие вещи. — Батюшка поднимается и встает, широко расставив ноги, против камина, гладя голову мастифа, который ластится к нему и крутит хвостом.

— Что ж, Джейн, у нас для тебя отличные новости, — начинает матушка. — Ты, конечно, помнишь тот вечер, когда к нам на ужин приезжал лорд Нортумберленд. Когда ты отправилась спать, он предложил заключить союз между нашими семьями, скрепив его браком между тобой и его младшим сыном, лордом Гилфордом Дадли. Это единственный из его сыновей, который пока не женат. Лорд Гилфорд — весьма достойный и…

— Прошу прощения, сударыня, но вы сказали, что я должна выйти замуж за одного из Дадли? — от изумления я грубо перебиваю ее. — Но почему? Разве не вы сами говорили мне, что все они выскочки, предатели и лицемеры? Как вы могли вообразить себе подобный брак? — Сама мысль вызывает во мне отвращение, я покраснела и тяжело дышу. — Лорд Гилфорд не может быть моим мужем: всем известно, что он не кто иной, как избалованный маменькин сынок.

— Довольно! — кричит батюшка, поскольку матушка, ошеломленная моим выпадом, лишилась дара речи. — Говорю вам, моя прекрасная леди, что вы выйдете замуж за лорда Гилфорда, маменькин он сынок или нет. Он родом из хорошей протестантской семьи, и этот брак принесет нам большие преимущества.

— Из хорошей протестантской семьи? — переспрашиваю я, внутренне закипая.

Годами я склонялась перед родительской волей, но это уже пресловутая последняя капля, и накопленный за годы унижений и мучений гнев теперь рвется наружу. Я не позволю им сделать это со мной, я буду бороться до последнего вздоха.

— Хорошей протестантской семьи? — повторяю я, видя их смятенные лица. — Вы, наверное, хотели сказать «семьи предателя». Генрих Восьмой послал отца Нортумберленда на плаху, или вы забыли? Осмелюсь сказать, что если бы все его деяния стали известны, он бы и сам кончил тем же. Вспомнить только, как он обошелся с герцогом Сомерсетом! Просто удивительно, как вы можете отдавать свою дочь сыну такого своекорыстного, лицемерного деспота!

— Послушай, Джейн. — К матушке вернулся дар речи. — Послушай, пока у меня не кончилось терпение. Ты молода, и хотя учена, но понятия не имеешь, как устроен свет. От тебя нельзя ожидать понимания дел государственной важности, а этот брак, девочка моя, и есть дело государственной важности, как ты в свое время уяснишь. Он послужит достижению многих целей, и все они для твоего и нашего блага.

— То есть для блага лорда Нортумберленда, вы хотите сказать? — скептически уточняю я.

— Тебе не пристало дурно отзываться о герцоге, — сурово одергивает батюшка. — Он большой и могущественный человек, и если такие речи просочились бы за пределы этой комнаты, то ни тебе, ни всем нам бы не поздоровилось. И отныне, согласно своему долгу передо мной и матушкой, ты не скажешь ни единого слова против лорда Нортумберленда. Ты подчинишься.

Стою, дрожа от гнева, принуждая себя к молчанию. Я знаю, что меня продают этому ужасному, беспринципному человеку ради выгоды моих родителей. Это невыносимо! Мне остается только сопротивляться, приводя все возможные возражения.

— Безотносительно к его светлости, — говорю я, называя его титул с таким презрением, на какое только могу отважиться, — я не имею желания выходить замуж, а тем более за лорда Гилфорда Дадли. Я отклоняю его предложение.

Батюшка с видимым усилием сохраняет хладнокровие.

— Я понимаю твое нежелание, — хрипло говорит он. — Для девушки естественно испытывать страх перед супружеской постелью. Но взгляни на нас с матушкой! Мы счастливы в браке и хорошо уживаемся друг с другом, хотя поначалу были совсем чужими людьми. А когда у тебя будут дети, ты поймешь, что это большое счастье. Нет причин полагать, что Гилфорд будет дурным мужем. Забудь придворные сплетни: его отец мне ручается, что он достойный, порядочный молодой человек, желающий сделать тебя счастливой женой. Так что отбрось свои страхи и приготовься к обручению.

— Помни, Джейн, — встревает матушка, — если у тебя возникнут какие-то вопросы, ты всегда можешь довериться мне или миссис Эллен.

— Я не боюсь выходить замуж! — кричу я. — Но я знаю, что это должен быть союз двух душ, заключенный по благословению Господа и по взаимному согласию. Как может Господь благословить такой союз, когда одного из супругов принуждают к его заключению против воли?

— Со временем ты полюбишь своего мужа, — настаивает миледи. — Это твой долг.

— Никогда! — бушую я. — Я никогда не выйду за него замуж. И вы меня не заставите. Я покорялась вам во всем. Я ношу эти ужасные вычурные наряды, потому что вы говорите, что я должна, хотя я знаю, что они противны Господу. Я из недели в неделю ездила с вами на эти чудовищные охотничьи вылазки, хотя меня выворачивало от вида предсмертных мук животного. Я терпела удар за ударом за проступки, которых не совершала. Я сносила ваши придирки и вашу жестокость, потому что помню свой дочерний долг и несу горечь вины за то, что я не сын, которого вы хотели. Но теперь вы хотите отдать меня в жены болвану, которого я никогда не полюблю, ради собственной выгоды. Нет, я не выйду за него. У алтаря я откажусь от него, даже если вы изобьете меня перед лицом всей паствы.