Некоторые знакомые разработчики методов радикального продления жизни и сторонники крионики задавали мне провокационный вопрос: «Разве ты не хотел бы жить до 200, 500 или 1000 лет?» Мой ответ: «Да, конечно, но вместо головокружительных целей, достижение которых в течение моей жизни крайне маловероятно, если вообще возможно, я бы предпочел прожить 90 лет без рака, 100 лет без болезни Альцгеймера, 110 без старческого слабоумия и 120, не превратившись в неподвижного и бесчувственного паралитика. Давайте решим эти проблемы, прежде чем думать о том, что случится с нами в 200, 500 или 1000 лет».

Фундаментальное объяснение того, почему мы стареем и умираем, следует из эволюционной теории и хорошо сформулировано врачом Шервином Нуландом: «Мы умираем, чтобы мир мог жить дальше. Нам было дано чудо жизни, потому что триллионы триллионов живых существ проложили нам путь, после чего должны были умереть — в каком-то смысле ради нас. Мы, в свою очередь, умираем, чтобы другие могли жить»[449].

На языке науки это называется теорией одноразовой сомы. Сома — это все клетки тела, кроме половых, «одноразовых» клеток, расходующихся при воспроизводстве. Этот аргумент в духе теории Дарвина впервые привел эволюционный биолог Томас Кирквуд в 1977 г.[450] Когда тело миновало пик репродуктивного возраста (у людей — около 40 лет), незачем тратить на него ценные ресурсы, которые лучше вложить в потомство. Эволюционный биолог Стивен Истад протестировал теорию одноразовой сомы на двух популяциях опоссумов: одна жила на острове, где отсутствовали хищники, другая — на материке с обычным набором хищников и угроз жизни и потомству. Оказалось, что островные опоссумы дольше размножались и позже старели, чем материковые[451].

Что можно сказать о человеческих популяциях? Антрополог Ричард Брибискас видел, как быстро стареют юные девушки племени аче, охотников-собирателей в Парагвае, как только начинают рожать. Почему? Из-за энтропии: «Бремя ежедневных забот о семье, безусловно, способствовало их физическому упадку». Исследовательская группа, работавшая под руководством Брибискаса в Йельском университете, выдвинула гипотезу, что «женщины, имеющие больше детей, должны демонстрировать физиологические признаки ускоренного старения», и проверила ее на группе польских крестьянок в постменопаузе в рамках долгосрочного исследования женского здоровья, проводимого Краковским университетом. У многодетных женщин оказались значительно более высокие уровни оксидативного стресса — показательный результат, поскольку оксидативный стресс является одним из ключевых физиологических маркеров возрастного повреждения генов, клеток и тканей у всех организмов. Брибискас заключает: «Создайте индивиду идеальные условия, безопасные, с идеальной диетой, когнитивной стимуляцией и всеми мыслимыми ресурсами, способствующими увеличению продолжительности жизни, и в конце концов все равно получите труп»[452].

Разумеется, у видов с длинным периодом детства, как у нас, родители необходимы потомству еще много лет после рождения, и даже бабушки и дедушки могут играть жизненно важную роль в качестве воспитателей детей и хранителей знаний и мудрости, поэтому и физический упадок происходит постепенно и растягивается на десятилетия. Но когда дети ваших детей достигли репродукционного пика, зачем нужны вы, если честно? Вот почему большинство организмов растут и процветают в детстве, юности и основном репродуктивном периоде, после чего начинают накапливаться разрушительные эффекты старения. В чем заключается этот процесс — в повреждении и замедлении поддержания существования клеток (пассивное старение) или в запрограммированной смерти клеток (активное старение), пока не вполне понятно. Вопрос активно обсуждается учеными, изучающими эволюцию старения[453], но ясно, что любое фундаментальное объяснение смерти должно опираться на эволюционную схему[454].

Язык, которым я это описываю, может создать у читателя представление о ком-то, кто направляет процесс эволюции, контролирует инвестиции и отдачу и направляет энергию и ресурсы во благо всего биологического вида. Это не так. Никакое разумное начало не дирижирует этой постановкой, и никакой целенаправленный процесс не стремится к будущему «благу всего вида». Дарвин показал, что существует процесс, идущий снизу вверх и называемый естественным отбором, который приводит к наблюдаемой структуре. Однако эта структура является функциональным побочным продуктом неуправляемого процесса. Взгляните на старение и смерть через призму генов, а не тела. Гены состоят из самореплицирующихся молекул, находящихся внутри клетки, которая содержит механизмы энергопотребления, текущего обслуживания и ремонта и всего прочего, что поддерживает целостность молекулярной структуры достаточно долго, чтобы она могла воспроизвести себя. Когда эти молекулярные механизмы запущены и работают, реплицирующиеся молекулы оказываются бессмертными до тех пор, пока есть энергия, питающая систему, и экосистема, в которой эти процессы могут протекать. Со временем эти реплицирующиеся молекулы переживут нереплицирующиеся в силу самого процесса репликации (те, кто им не владеет, не смогут себя продолжить), поэтому тела, в которых находятся эти репликаторы, являются машинами выживания. В книге «Эгоистичный ген» (The Selfish Gene) эволюционного биолога Ричарда Докинза предлагается репликаторами считать гены, а машинами для выживания — организмы[455]. Машина для выживания — это способ гена продолжать себя в будущем бесконечно. Гены, кодирующие белки, из которых строятся машины для выживания, живущие достаточно долго, чтобы оставить потомство, берут верх над генами, которые на это не способны. С этого момента силы естественного отбора слабеют, позволяя машинам для выживания сохранять жизнеспособность в старшем возрасте. Таким образом, продолжительность жизни организма определяется балансом между давлением отбора, повышающим и понижающим репродуктивное соответствие. Результат: смертные тела и бессмертные гены[456]. Это значит, что индивиды смертны, но биологические виды бессмертны, пока не вымрут. В нашем случае единственная гарантия того, что мы не вымрем, — превращение в мультипланетарный вид. Именно над этим мы и работаем.