Божество, в которое нам столь трудно уверовать, само войдет в этой символ нашей смертности, возведенный нами на трон, и оживит его, хотя и не полностью.

Не оглядывайтесь!

Всегда нечетное число ее глаз, величиной от мелкой рыбешки до полной восходящей луны, смотрит вам в спину; огромное тело ее покрыто морским илом и слизью. Ее жар согревает ваши затылки, ваши колени. В разжижающейся плоти открываются многочисленные рты: одни столь малы, что не просунуть и пальца, другие столь огромны, что языки в них изодраны обломками зубов, коих больше сотни: растут они в несколько рядов, и каждый с нашу ладонь; третьи беззубы и способны только сосать: некоторые из них обрамлены чем-то похожим на челюсть или на клюв, некоторые висят лоскутьями, вбирая воздух и источая зловоние.

За тамбурином и систрой слышно ее дыхание – звучит оно так, будто горит большой купеческий дом. Не дерзайте оглядываться! В ее гноящееся, пульсирующее чело вставлен кроваво-красный камень с голову младенца величиной, с девяносто семью сверкающими гранями; он оправлен в золото и железо и приделан к лобной кости. Тот, кто увидит его, уже не сможет отвести взгляд. Я знаю это, ибо смотрю на него теперь! А чем Амневор питается?

Человечьими глазами!

Человечьими языками!

Горячим студнем человечьих мозгов! Она высасывает их через ухо, раздирая перепонку и мелкие косточки когтями в шесть-семь дюймов длиной. Как только вы вперите глаза в красный камень, Амневор охватит вас своими мощными щупальцами и растерзает на куски своими крошечными ручонками…

Для чего нам, по-вашему, нужна мумия? (Звон колокольчиков, пение флейты.) Только она, лишенная глаз, языка и ушей, может взирать на Амневор вблизи. Только она может откликнуться на ее зов.

Слышите? Музыка умолкла. Смотрите на трон.

Внесите еще факелы!

Видите? Мертвая рука шевельнулась! Отвисшая челюсть закрылась, лязгнув остатками зубов, колени раздвинулись, ступни скребут по шкуре на верхней ступени трона.

Смотрите, он пытается встать! Какая сила нужна, чтобы одолеть смерть, когда-то его постигшую! Слепой, глухой, безмозглый, он тем не менее слышит зов. Мы должны указать ему путь.

Выйди вперед, малютка!

Девочка с кошачьим черепом на конце посоха подбегает к ступеням. На ее пухлом личике нарисована маска, которая вкупе с детской невинностью оберегает ее от глаз Амневор, затаившейся позади вас и столь же ужасной, как боги, сотворившиеся нас по облику своему.

На плечи девочки накинут черный с оранжевым плащ, кожаная тесемка говорит о сорванном с шеи амулете. Мы никогда не узнаем, что это было, к какой судьбе это могло ее привести. Теперь девочка служит поводырем для нашей судьбы, которая медленно и трудно подымается с трона.

Слышите гулкое эхо гонгов?

Мумия стоит на верхней ступеньке, девочка с высоко понятым посохом отступает.

Костлявая нога сходит на одну ступень ниже, весь остов сотрясается, стряхивая сухую кожу и крупицы хрящей; одно ребро отваливается, клацнув по камню. На ступеньке осталась фаланга пальца ноги, на сиденье – палец руки. Не рассыплется ли наш оберег раньше срока?

Но чудовище позади вас уже дрожит, выказывая признаки страха или гнева – вы сами бы распознали их, если б видели, – в то время как останки нашего принца с дребезгом сходят вниз. Разве не подозревали мы все, что люди бывают сильнее богов? Смерть наша уж верно бесповоротнее, чем смерть любого бога, с именем или без, о котором мы когда-либо слышали. Верно и то, что распад и разложение – а это и есть Амневор – не может пожрать то, что уже мертво. Не в этом ли мелком различии между мертвыми и умирающими заключена надежда на нашу победу?

Амневор, как вы знаете, богиня границ и оконечностей. Возможно, вы даже встречали ее в одну из ненастных ночей, ощущали ее смрад, когда пытались перейти некую грань, хорошо понимая, что будет означать такой переход. Но теперь мы призвали ее сослужить нам, хотя перемещение от края в середину не слишком изменило ее натуру; если бы Неверион включал в себя саму смерть и все звезды вселенной, она бы все равно рыскала по его краям.

«Она»? Я слышу, как вы повторяете это со скрытой насмешкой, готовые отвернуться от меня и лишиться всякой надежды вернуться к тому, что мы называем действительностью. Не отворачивайтесь! Многие из вас знают, что в чужих землях – некоторые даже бывали там – прибегают к такому же обряду, где чудовище имеет мужеский пол, оберегом служит мертвая принцесса, а поводырем – мальчик. Имя может быть таким же, другим или вовсе отсутствовать, но разве нам не знакомо чудовище, стерегущее границы между разными странами или между нами и чем-то иным? Уверяю вас, они столь же подлинны, как и чудовище, которое, в конце концов, стережет не только наши, но и чужие границы. Ей все равно, какие различия она охраняет и каким мы ее наделяем полом в честь самого различия. Ей нужно лишь, чтобы различия были.

Девочка снова поднимает свой посох, и слышится звук…

Тише! Тише, говорю вам!

Не отворачивайтесь, что бы вы ни увидели!

На полотнище, только что развернувшемся сверху по знаку ребенка, точно ветер повеял с границы вечности, изображено существо, намалеванное так скверно, что не разберешь, дракон это или орел; то же относится и к резьбе над воротами Высокого Двора. Что смотрит на нас из его глазниц? Похоть? Гордость? Алчность? Невежество? Нужда? Девочка ведет скелет мимо него, и тот, хоть и трясется так, будто вот-вот развалится, побеждает врага в любом образе тем же способом, который я советую вам, по крайней мере сегодня: не глядя на него вовсе.

Вот с ревом, будто мучимый болью, разворачивается другой холст, где изображена некая местность – море, пустыня или лес; главное здесь – отсутствие человека, указывающее, какую пустоту и отчаяние живые люди могут претерпеть до того, как умрут. Но наш мертвец идет мимо, и на холст, вопреки его смерти, ложатся очертания человека.

В отдаленной и хорошо защищенной от простого народа части нашего города Освободитель, миновав ворота, приближается теперь к замку; серые стены вырастают над ним, будто вот-вот рухнут, дверь отворяется и поглощает его. Он идет по широким коридорам, где его приветствуют с обеих сторон, приближаясь к средоточию власти, призвавшей его сюда…

А здесь, в старом сердце Колхари, ковыляет мертвец, отрясая с себя остатки плоти и плесень. Он простирает свои мертвые руки то вправо, то влево, череп поворачивается туда и сюда, ища силу, которая его призывает.

Звучит бравурная военная музыка.

Он колеблется… ибо вы –