вперед, держа в вытянутых руках оба своих пистолета. Он успел сделать шагов десять, когда в его щите появилась первая брешь и струя песка, острая, как топор палача, и такая же беспощадная, отрезала ему ногу чуть ниже колена.

Падая, он начал стрелять.

* * *

Когда Безопасник заявился ко мне на работу, он мне сразу не понравился. И он не стал мне нравится больше, когда я узнал его поближе. Он был не самым приятным человеком, сам прекрасно об этом знал и не старался ситуации исправить. У нас были разные жизненные ценности, разный взгляд на проблему суперменов, ну и, вдобавок, мы с ним принадлежали к разным поколениям и вряд ли сумели бы найти общий язык, если бы даже захотели.

Но в одном ему нельзя было отказать. Он был упертым сукиным сыном, и, поставив перед собой цель, шел до конца.

Шанс попасть в такой ситуации был один на миллион, и, естественно, он никуда не попал. Но, упав на землю и отбросив бесполезные пистолеты, он все равно продолжал ползти вперед, прикрываясь истончающимся с каждым пройденным сантиметром щитом.

Я заново нащупал «свой» болт в пикапе Ветра, и это оказалось еще сложнее, чем в первый раз. Я схватил его всеми силами, что у меня еще были. Преодолевая сопротивление окружающей среды, я потащил его к Ветру.

Щит Безопасника дал очередную брешь, и струи песка острыми стрелами пробили его тело еще в нескольких местах. Он прополз еще сантиметров пятьдесят, выкинул руку вперед и тут его щит окончательно лопнул, и номер один российского рейтинга суперменов оказался погребенным под несколькими тоннами песка.

В тот же миг я ударил Ветра Джихада ржавым болтом.

И промазал.

Ну, не совсем. Я целился в голову, а попал в спину, куда-то под лопатку. Ветер Джихада взревел, буря взревела, мой купол отрицания уменьшился до объемов моего собственного тела, еще немного, и мне предстояло хлебнуть песочка по полной программе. Я вжался в стену здания, намереваясь продержать как можно дольше, и вдруг ветер стих, а поднятый им песок начал с мягким шорохом сыпаться на землю, образуя барханы прямо посреди города.

Человек за рулем «джихадомобиля» действовал, как прирожденный водитель. Оказавшись в непонятной ситуации и увидев в зеркале заднего вида, как его патрон валится со своего табурета на пол пикапа, он нажал на газ, бросил машину в полицейский разворот и рванул отсюда подальше. Две машины сопровождения последовали за ним, а последняя осталась на месте, прикрывая отход.

Сияние Ветра Джихада потускнело на несколько порядков, но не погасло совсем. Поганец был жив, а мне очень не хотелось встречаться с ним в продолжении.

И поскольку мои скиллы вернулись ко мне, я поднялся в полный рост. Стрелок только начал разворачивать ко мне свой пулемет, как я рубанул его своим щупальцем, снеся голову с плеч.

Вот когда не особо надо, то я снайпер.

Водитель запаниковал, бросил руль и машина врезалась в здание. Бородач вроде бы не подавал никаких признаков жизни, но я на всякий случай рубанул и по нему тоже. Сейчас не то время, чтобы оставлять за спиной живого врага.

Но эти уроды выиграли время своему боссу и сейчас он был уже на расстоянии, недоступном моим способностям, и продолжал удаляться со всей скоростью, которую можно было выжать из этой японской развалины. От отчаяния я даже выхватил пистолет и стал стрелять им вслед, но, разумеется, промахнулся.

А потом с соседней улицы вывернули еще два джипа, набитые террористами, и мне пришлось отвлечься и уделить им какое-то время.

И если вы думаете, что это история о молодом человеке, который вместе с соратниками выступил в крестовый поход против зла и проиграл, перебив кучу народу и потеряв почти всех соратников, а главное зло так и осталось безнаказанным, то, к сожалению, вы абсолютно правы.

Это вот такая история.

Глава 28

Я сидел в прохладе и полумраке кондиционированной подземной автостоянки и лениво размышлял о том, какую машину мне угнать.

С одной стороны, дико хотелось угнать «феррари», благо, их тут аж три штуки стояло. И две были красными, а я где-то слышал, что красные «феррари» считаются особо крутыми и их абы кому вообще не продают.

С другой стороны, ни один спорткар особо практичной машиной не назовешь, и, скорее всего, для моих целей он не подойдет.

Сотовая связь не работала. То ли это были последствия атаки на город, то ли эмир отключил все вышки своим волевым решением, чтобы никто ничего не мог рассказать о последствиях атаки на город. В принципе, это было неважно, итог был один — подаренный мне Доком смартфон на время превратился в массивные и не слишком удобные часы.

Удивительно, что он вообще не разбился, пока мы там махались посреди деловой части города.

В «Мариотт» я не вернулся.

Из наших там оставался только Стеклорез, и у него было ровно такое же представление о том, что делать дальше, как и у меня, и, скорее всего, те же контакты для эвакуации из страны, в которой мы находились на полулегальном, а теперь, возможно, и полностью нелегальном положении. Может быть, у него получится уйти, как было написано в тех бумажках, которые раздал нам Безопасник, может быть, о нем позаботятся американцы. В любом случае, Стеклорез был взрослым мальчиком, обладал кое-каким скиллом, зачатками интеллекта и я рассчитывал, что он не пропадет.

В худшем варианте, он и сам не поймет, как окажется в Лэнгли, но там, по крайней мере, его жизни ничего не будет угрожать. Но, скорее всего, они помогут ему вернуться в Россию, где он продолжит свою службу на благо общества уже под чьим-нибудь другим руководством.

Мое же будущее рисовалось куда более туманным.

Я, конечно, тоже мог бы воспользоваться планом эвакуации и вернуться домой, но там меня вряд ли ожидало что-то хорошее. Во-первых, мне придется ответить на кучу вопросов в стиле «почему ж ты, джокер, в танке не сгорел?» и долго и муторно доказывать свою благонадежность. А потом меня назначат кем-нибудь вроде Безопасника на минималках и будут затыкать моими скиллами все дырки. А судьба человека-пробки, как показал опыт Безопасника, незавидна, потому что рано или поздно он встретит такую дырку, в которую и провалится с концами.

Попросить у американцев политического убежища? Так там будет ровно то же самое, только с национальным колоритом и вечным недоверием к перебежчику. Да и перебегать особо не хотелось,