– Может, плюнуть на все? – сказал вдруг Коминт. – Не залупаться? И пронесет…

– Пронесет – это от касторки. Нет, старик. Они работают медленно, но тщательно. Асфальтовый каток. Придется нам доводить дело до логического конца. Ты ведь понимаешь, что это не банда, не мафия, даже не государство.

Иная цивилизация. Чисто биологический конфликт.

– И мы – вдвоем: втроем, втроем, – сказал он Гусару, обиженно поднявшему морду. – Защитники, мать его, человечества…

– Не верится?

– Знаешь – нет. Какой-то дешевый детектив.

– Я вот тоже долго не мог поверить. Все знал, а поверить не мог. То есть не все, конечно: И не выяснили мы с тобой еще одну вещь. Очень важную. Вот смотри: некто поставляет нашему другу Виктору Игнатьевичу вещество, которое превращает медь в золото и никель в платину. Что наш друг может предложить взамен?

– И что же?

– Если б я знал…

– Спросим?

– Я обещал оставить его в покое. Разве что он сам обратится за советом.

– Ну, такое-то можно устроить: – хмыкнул Коминт.

– Но в принципе это может сообщить нам и интересующий нас человечек. Заодно с прочим…

– Так давай спросим.

– Поверишь: неохота.

– Так кто этот человек?

Николай Степанович огляделся, нагнулся к уху Коминта и прошептал едва слышно…

– Академик Фоменко…

Коминт отодвинулся.

– Это который?..

– Совершенно верно.

– Я ж его знаю. Я ж к нему сам…

Николай Степанович кивнул…

– Теперь ты понимаешь, почему я?..

Академик Фоменко был известен всему миру как человек, совершивший революцию в кардиологии. Он не просто изобретал в изобилии новые методики, он способен был по-настоящему пробивать и внедрять их. Деловитость его не знала пределов. Очередь в клинику была расписана на три года вперед.

Простенькое устройство, названное «микронасос Фоменко», уже спасло жизни тысячам людей и вообще грозило в обозримом будущем сделать смерть от инфаркта настолько же редкой, как от чесотки. Передвижные операционные в трейлерах-«мерседесах» колесили по дорогам всего мира, зарабатывая твердовалютные миллионы для лечения безвалютных старичков из российской глубинки. Кроме того, был на эти деньги закуплен и переоборудован в плавучий госпиталь теплоход «Александр Герцен». Себе же академик купил небольшой остров в Эгейском море с угодьями для подводной охоты. На почве этой охоты он продолжал демонстративно дружить с Фиделем Кастро. Американские кардиохирурги предавали его анафеме, называли шарлатаном в своих медицинских журналах и в Америку не пускали якобы за дружбу все с тем же Фиделем, но на родине именно он решал в свое время, кому из кремлевских старцев еще тянуть ремешок, а чей час уже пробил. Поговаривали даже, что в микронасосы для высшего эшелона было вмонтировано специальное устройство с дистанционным управлением – но это уже явная фантазия.

В последние годы Фоменко рванулся в большую политику и. похоже, всерьез вознамерился занять пост главы государства…

– И где мы его будем искать? – Коминт почесал нос.

– Будем, значит? – переспросил Николай Степанович. – Не постоим, значит, за ценой?..

– А что нам еще остается?

– Н-да: Что ж, придется мне еще раз картишки раскинуть. Засекут, конечно: ну да это, может, и к лучшему: Господа, не найдется ли у вас Таро? – привстав, обратился он к хиппи.

На него посмотрели с уважением.

Колода нашлась в том же рюкзаке, где жил младенец. И, на счастье, оказалась не новоделом, а классической марсельской.

– Не продадите?

Хиппи переглянулись, слегка замялись: За смешную сумму в семьдесят долларов колода поступила в полное владение Николая Степановича.

– Зачем ты это? – спросил Коминт недовольно. – Деньги тратишь…

– А если на них выйдут? – Николай Степанович показал глазами на рюкзак. -

Лучше уж мы сами…

Карты не ложились. Они не легли один круг и второй. На третьем Николай Степанович вдруг понял, в чем дело.

Газеты продавали неподалеку у книжного развала. Он купил «Московский комсомолец», «Известия» и «Труд». Сообщения о трагической гибели кандидата в президенты академика Виталия Тимофеевича Фоменко публиковали все три – само собой, в различной тональности. Для «МК» факт взрыва бомбы на борту частного Як-40, летящего над Эгейским морем, сомнения не вызывал; вопрос был только в том, кто подложил бомбу: военные или мафия? Две прочие газеты интересовались другим: кто станет наследником могущественной медицинской империи – и не перенесут ли в связи с инцидентом президентские выборы?

– Жить будешь у меня, – сказал потемневший Коминт. – И никаких отговорок, понял?

– Обсудим, – сказал Николай Степанович.

– Хотите, я представлю вас Гиммлеру? – спросил фон Зеботтендорф.

– Стоит ли? – спросил я. – От меня до сих пор пахнет болотами: и гарью. Вы меня понимаете?

Он отвернулся и посмотрел в окно машины. Мы пересекали Адольфгитлерштрассе. Витрины магазина напротив были выбиты, два мальчика в синей униформе подметали тротуар короткими метелками. Шуцман– регулировщик отдал честь нашей машине и поднял жезл.

Берлин производил странное впечатление. Наверное, это был слишком большой город, чтобы ночные бомбежки могли сколько-нибудь изменить его облик; и в то же время казалось почему-то, что дома сдвигаются ночью, заступая место разрушенных – как солдаты гвардии Фридриха Великого…

– Пятый Рим намерен оказывать поддержку генералу Власову? – спросил Зеботтендорф несколько минут спустя.

– А кто такой генерал Власов? – спросил я.

– Понял, – сказал Зеботтендорф. – Достойная позиция. Мы возимся с предателями, мы ценим предателей, но мы не любим предателей, каковы бы ни были причины, подвигнувшие их на предательство. Но, Николас, поймите и вы нас: Германия напрягает все силы в борьбе с большевистской заразой. Мы благодарны вам за поддержку, оказанную в двадцатые годы, за то, что вы помогли нам не позволить красному цвету возобладать в Германии – но платить по этим счетам бесконечно мы просто не в состоянии. Поэтому нам приходится выбирать, черт возьми, между верностью межорденским соглашениям и верностью Германии…

– То есть вы намерены – что? Предать гласности наши отношения, или использовать сокровенные знания, или…

– Да. Мы намерены использовать сокровенные знания. Хотели же вы применить меч Зигфрида?

– Применить? Не уверен. Я хотел лишь удостовериться в его существовании.