У меня в голове вспыхнуло сразу столько вопросов, что я бы и не смогла задать их все. Но, честно говоря, я и не хотела ни о чем его спрашивать, у меня не было сил.

— У меня, разумеется, нет запаса подобных средств в промышленном количестве. Я делаю их на заказ, и не просто так. Я не беру клиентов с улицы, и меня нужно убедить в необходимости средства. Но сейчас речь не об этом. Третьего дня я приготовил пробирку. Она хранилась в лаборатории, куда не заходят случайные люди. То есть туда не заходит вообще никто, вы же сами знаете, что я не очень жалую гостей в моем доме, что уж говорить о лаборатории, — никто и никогда. И потом, даже отыскать лабораторию тут у меня непросто. Но пробирка исчезла. В доме, кроме меня, был только один человек.

— Ваша домработница.

— Да, это так. Кроме нее зайти в лабораторию никто не мог.

— Вы призвали ее к ответу?

— Можно сказать и так. Я некоторым образом посодействовал ее откровенности, у меня и для этого тоже имеются средства.

— И она призналась, что украла ваш яд? Чтобы отравить меня?

— Да и нет. Не совсем. Она призналась, что украла его. Но сказала, что сделала это не для себя, а ради близкого человека.

Я похолодела.

— Я дал ей довольно простое средство, действия которого человек не ощущает, но не может говорить неправду. Поэтому всё, что она рассказала, — это так и есть, можно даже не проверять. Она сказала, что действительно украла у меня яд. Она понимала тяжесть своего проступка и осознавала его последствия. Пойти на этот шаг заставила ее одна душевная привязанность, которая когда-то и привела ее в эту страну. Но давайте обойдемся без лирических отступлений: они сейчас не ко времени. Она украла яд для своего друга. Потому что он очень просил ее об этом. И она не смогла отказать. Он сказал ей, что яд нужен ему для того, чтобы… — Аптекарь вдруг замялся. — Понимаете, дорогая, моя итальянская домработница не так чтобы идеально говорит на нашем языке, а под действием моих капель она вообще без умолку галдела на итальянском. Так что я не смог разобрать всё до деталей. Но я понял, что у ее друга есть подруга, девушка, и эту девушку он должен то ли убедить, то ли победить, то ли…

— То ли отравить… — сказала я.

— Как я понимаю, у вас и у Нурции есть один общий друг, — продолжал Аптекарь. — Она ясно дала понять мне, что речь идет именно о вас, она же видела вас у меня в доме. Так вот, я, разумеется, не хочу делать поспешных выводов и ни в коем случае не хочу вас пугать. Прошу вас только об одном: пожалуйста, будьте осторожнее. Вы не представляете, насколько опасно это средство, насколько оно совершенно. Никто и никогда потом не сможет найти никаких следов и уличить преступника, случись что с вами. И я не смогу простить себе этого.

— Я поняла, Аптекарь, — тихо сказала я. — Спасибо, что предупредили.

— Возможно, я не прав, и я хотел бы, чтобы это было так. Но всё равно — на всякий случай — держитесь как можно дальше от этого друга. Им сейчас движет дикая энергия саморазрушения. А в такие моменты люди наносят удары по самым близким. Такова наша природа.

— Я поняла. Еще раз спасибо.

— Мне очень жаль, что так вышло, и обещаю вам, что Нурция ответит за свой поступок. Но обещайте мне, прошу вас: что бы он вам ни говорил — не впускайте его в дом и не ходите с ним никуда. Эго опасно! Это чудовищно опасно.

— Не переживайте обо мне. Вы меня предупредили. Я уже не дам себя в обиду.

— Вы не наделаете глупостей? — встревожено спросил Аптекарь.

— Ни в коем случае, — заверила его я.

Как только я положила трубку, телефон зазвонил снова.

— Я болен, — сказал Марк. — Нам срочно надо увидеться.

— Хорошо, — сказала я. — Я приеду.

Если бы меня встретил кто-то из моих знакомых, меня бы не узнали. Дело было не в темных очках и куртке с капюшоном, за которыми я пряталась. Я сама не знала себя в тот момент.

Это была не я, это была другая женщина, и я не могла быть ей. Я всегда была трусихой, берегла себя от малейшего риска, не любила адреналин. Я с опаской относилась к новым людям, я боялась заблудиться, я никогда не заходила в лифт с незнакомцами. Меня пугали дальние путешествия, я делала прививки от гриппа, гепатита и даже от детских болезней. Я не гладила чужих собак, держалась подальше от лошадей и за десять метров обходила зимой дома с отвесными крышами, чтобы меня не стукнуло сосулькой. Я любила комфорт и безопасность. Эта женщина шла домой к человеку, который всего несколько дней назад пытался ее убить. Она не просто шла, она торопилась, она почти бежала. Зная, что обратно она может и не вернуться. Это был билет только в одну сторону, лотерея с неминуемым проигрышем. Но она согласилась сыграть в эту игру.

Я была в ужасе. Потому что понимала: вариантов немного, и останется только один из нас — я или он. У сумасшедшей, которая бежала к нему под проливным дождем в темных очках, в куртке с надвинутым на лицо капюшоном, был только один ответ: она не могла его не увидеть. Хотя бы еще один раз. Потому что хотела услышать всё от него самого, даже если этот рассказ будет стоить ей жизни.

Он открыл мне дверь, и я не сразу поняла, что это он. За эти дни он страшно похудел и осунулся. Я привыкла, что Марк всегда выглядел безупречно, он очень следил за собой, стильно одевался и даже в деталях был безукоризнен. Сейчас передо мной стоял незнакомец, заросший щетиной, с темными кругами под глазами и всклокоченными волосами. На нем были потертые джинсы и старый вытянутый свитер. Он ежился, как будто от холода, и прятал в рукава руки.

— Не бойся, — сразу сказал он мне. — Если хочешь, оставь открытой входную дверь или можешь сразу вызвать полицию. Но я ничего тебе не сделаю. Скорее себе. Я должен объяснить тебе. Многое.

Я кивнула и прошла в дом. Дом тоже было невозможно узнать. От стерильной чистоты и порядка операционной не осталось и следа. Как будто здесь орудовала шайка мошенников, и они что-то искали, выворачивали содержимое шкафов, рвали бумагу, швыряли одежду, резали фотографии. Посередине комнаты валялась большая коробка, завернутая в яркую розовую бумагу. Почему-то я пошла прямо к ней.

— Не трогай, — глухо сказал Марк у меня за спиной. — Тебе не нужно это видеть.

Я пошла еще ближе и присела. На коробке был написан мой адрес. Я обернулась и посмотрела на Марка. Он был ужасно бледный, и на лице у него была болезненная гримаса, как будто от ноющего зуба.

— Открой, — вдруг сказал он. — Всё равно мне надо с чего-то начать. Только не бойся. Это просто игрушка.

Я не поняла, о чем он говорит, и стала разворачивать бумагу дрожащими — то ли от холода, то ли от страха — негнущимися пальцами. Потом приоткрыла крышку и тут же закрыла ее. Там была кукла-клоун с жутким размалеванным лицом и гадкой ухмылкой. Я встала и ткнула ее носком туфли.

— Что это? Откуда это у тебя? И… — Я даже не могла этого произнести. — Это для меня? Ты хотел отправить его мне?