с Мильдой один раз они говорили здесь о Ганиных, когда она принесла от Виталия записку. Но он ее вслух не читал, а из пересказа Мильды вряд ли можно было что-то понять. Да и едва ли этот неизвестный приходил в секретарскую каждый день, надо было обладать недюжинной смелостью, чтобы вообще делать подобные «записи». Гудовичев, помощник Кирова, был связан с этим агентом, а теперь у Кобы нет никаких сведений о нем, и он успокоился.

Киров вызвал Медведя и рассказал ему о диктографе, показал даже микрофон.

— Я сделал глупость, — признался Киров, — перевел секретарей в другую комнату, а туда поместил охрану, они тебе, наверное, докладывали?

Медведь кивнул.

— Но тогда мне хотелось лишь прекратить эти «записи» моих разговоров, а теперь я хотел бы, чтоб ты нашел его! — потребовал Сергей Миронович.

— А как ты узнал, что тебя прослушивают? — испуганно спросил Медведь.

— Догадался, — ответил Киров.

— Но как?

Киров помолчал.

— Это опасная вещь, Филипп, — сказал Киров.

— Тем более мне это нужно знать, — бесстрастно ответил Медведь.

Кирова всегда восхищало хладнокровие начальника ленинградского ГПУ. Правда, в последнее время и он стал немного нервничать: отношения с Ягодой у них были натянутые, Медведь держался благодаря заступничеству Кирова и хорошо понимал, что значит для него эта поддержка.

— Хорошо, я скажу… — Сергей Миронович покрутил в руке спичечный коробок. — От Сталина. Ты знаешь, что у него свои личные агенты, которые вам не подчинены?

Медведь кивнул.

— А кто работает в Ленинграде, знаешь?

— Нет.

— Но он есть. Сталин знает такие вещи, которые не могли знать ни мои, ни твои люди. Даже твой Райхман. Они касаются моей личной жизни, и в них нет ничего крамольного, но мне не нравится, когда за мной шпионят. Очень не нравится, Филипп Демьяныч! — жестко проговорил Киров.

— Жаль, что вы произвели эту перемену, — Медведь кивнул на секретарскую комнату. — Мы могли бы взять его здесь с поличным…

— Могли бы, — согласился Киров. — Но есть еще одно место, где он должен крутиться.

Киров снова выдержал паузу, загадочно взглянув на собеседника. Не выдержал, махнул рукой.

— Ну да ладно, коли мы уж затеяли этот разговор, скажу! — решительно проговорил он. — Это Ганины.

Теперь уж настала очередь задуматься Медведю.

— Теперь ты все понимаешь?

Медведь кивнул.

— И вот тут надо действовать очень осторожно, чтоб не подставить себя под удар, — сказал Киров. — У тебя есть в управлении надежные люди?

— Есть несколько человек, — подумав, произнес Медведь.

— Арестовывать его, сам понимаешь, ни к чему, — нахмурился Киров. — Москва его тут же заберет, и они сразу поймут, что к чему, и ответный ход последует еще более коварный. Меня они тронуть не посмеют, а вот ты и твои ребята можете пострадать.

— Я понимаю, — не дав договорить Кирову, кивнул Медведь. — Но что делать, просто наблюдать?

— Он же у нас здесь нелегал, — усмехнулся Сергей Миронович. — А действует, как наглый вор! А с ворами и вести себя подобает по-воровски. Подумаем! Ты сначала выследи этого гада! Он сейчас около них крутится, я знаю! — твердо сказал Киров. — Совсем где-то рядом!..

Медведь уже хотел уйти, но Киров его остановил.

— Совсем забыл, Филипп Демьянович, одну забавную бумажку тебе показать! Вернись на секундочку!

Киров протянул ему письмо. На вырванном из тетради листке беглым почерком было написано: «Т. Киров! Извините меня, что я у Вас отрываю драгоценные минуты от Вашей работы, но это сообщение я не могу не послать Вам…»

Медведь взглянул на концовку: письмо было подписано студентом одного из ленинградских институтов, подпись была неразборчива. Студент сообщал, что случайно подслушал разговор двух иностранцев, они говорили по-немецки, а немецкий он хорошо знал и поначалу ему просто доставляло удовольствие слушать и понимать разговор на другом языке, но когда он вслушался в содержание разговора, то оцепенел от страха: двое немцев говорили об убийстве Кирова. И не просто говорили — подробно планировали это убийство, определяя день и час рокового выстрела. «Речь шла о каком-то отъезде Кирова с Балтийского вокзала, я не разобрал, когда это должно будет случиться, но один из них ясно сказал: «Будь готов это сделать при посадке в вагон! Три выстрела в голову, и все будет кончено!» Я дал им уйти, так как боялся за себя: если б они обнаружили, что я их подслушивал, то убили бы меня. Но я думаю, им известно, куда в ближайшее время Вы будете отправляться с Балтийского вокзала».

— Ну что, прочитал? — усмехнулся Киров. — Я только не пойму, чем немцам-то я помешал?..

— Это несмешно, Сергей Миронович, — мрачно заметил Медведь. — Зачем студенту такое выдумывать?

— В том-то и дело, что студенту незачем, — ответил Киров. — Потому что этого пугливого студента не существует в природе. А вот кому выгодно распространять такие угрозы, ты подумай на досуге. Ладно, извини, у меня секретариат через пять минут!..

25

Изгнание Хромого из секретариата и невозможность подслушивать разговоры Кирова из кабинета изменили и направление дальнейшей работы Шуги. Паукер приказал ему сосредоточиться на Ганиных, узнать о них все: с кем встречаются, о чем говорят, что думают. Есть подозрения, что Ганины плетут антиправительственный заговор, и наилучший способ выполнить задание — установить в их квартире микрофон и записывать их разговоры с помощью диктографа. Так Паукер сформулировал задание Шуге. И он начал действовать.

На одной лестничной площадке с Ганиными через стенку жила одинокая старуха. Одна в двухкомнатной квартире, сын болтался где-то в экспедиции на севере. Сталин приказал Шуге поселиться в этой квартире. Двоюродная сестра Шуги имела в Ленинграде комнату в коммуналке. Шуга предложил свой план: сестра получает двухкомнатную квартиру, меняется со старушкой и переезжает соседкой к Ганиным. Остальное — дело двух недель. Но Сталин отказался помогать Шуге через официальные каналы: это могло привлечь внимание. Паукер прислал деньги и приказал сделать то же самое и как можно скорее.

Шуга занялся переселением своей сестры. Перед этим он получил согласие Хозяина на привлечение ее к операции и поскольку диктограф будет стоять у