Миссис Брэддок вновь смеется.

– Господи, нет.

– Это хорошо. Скажите ему, что он – мой герой.

– Обязательно. И еще раз веселого Рождества.

– Раз тебя назвали Холли, веселиться нужно вволю, – говорит она. Эту замшелую остроту она пускает в ход на Рождество с двенадцати лет. Заканчивает разговор под смех миссис Брэддок, потом какое-то время смотрит на кирпичную стену «Холидей инн экспресс», скрестив руки на своей незавидной груди, в задумчивости сдвинув брови. Принимает решение и звонит матери.

– Ох, Холли, наконец-то! Где ты была? Мало мне волнений о моем брате, еще нужно волноваться о тебе?

Вновь возникает стремление сказать: «Извини», – и Холли напоминает себе, что извиняться ей не за что.

– У меня все в порядке, мама. Я в Питсбурге…

– В Питсбурге!

– …Но могу быть дома через два часа с небольшим, если движение не очень плотное и «Авис» позволит мне вернуть автомобиль в нашем городе. Моя комната готова?

– Она всегда готова, – отвечает Шарлотта.

Естественно, всегда, думает Холли. Ведь со временем я образумлюсь и вернусь домой.

– Отлично, – говорит она. – Я буду к ужину. Мы посмотрим телевизор, а завтра съездим к дяде Генри, если ты не…

– Я так о нем волновалась! – восклицает Шарлотта.

Но не настолько, чтобы прыгнуть за руль и поехать к нему, думает Холли. Потому что миссис Брэддок позвонила тебе, и ты все знаешь. Дело не в твоем брате. Тебе нужно вернуть дочь под свой каблук. С этим уже ничего не выйдет, и в глубине сердца ты это знаешь, но будешь и дальше продолжать пытаться. Это тоже дело принципа.

– Я уверена, мама, что с ним все хорошо.

– Они так говорят, но что еще им сказать? Эти заведения всегда начеку из-за возможных судебных исков.

– Мы к нему съездим и все увидим сами. Идет?

– Да, пожалуй. – Пауза. – Полагаю, ты уедешь после того, как мы побываем у него. Вернешься в тот город. – Подтекст: в Содом и Гоморру, средоточие греха и деградации. – Я останусь на Рождество одна, а ты пойдешь на рождественский обед к друзьям. – Включая того молодого чернокожего, который, судя по виду, торгует наркотиками.

– Мама. – Иногда Холли хочется кричать. – Робинсоны пригласили меня давным-давно. Сразу после Дня благодарения. Я тебе говорила, и ты сказала: отлично. – На самом деле Шарлотта сказала: Что ж, пожалуй, если ты считаешь, что должна.

– Тогда я думала, что Генри будет здесь.

– Я могу остаться и на ночь с пятницы на субботу. – Она может так поступить ради матери – и ради самой себя. Холли уверена, что Ондовски по силам выяснить, где она живет, и заявиться туда за двадцать четыре часа до оговоренной встречи, с мыслями об убийстве. – Мы можем встретить Рождество чуть раньше.

– Это будет прекрасно! – В голосе Шарлотты радость. – Я поджарю курицу. И приготовлю спаржу. Ты любишь спаржу!

Холли ненавидит спаржу, но говорить матери об этом бесполезно.

– Очень хорошо, мама.

4

Холли договаривается с «Ависом» (естественно, за дополнительную плату) и отправляется в путь, останавливаясь только для того, чтобы залить полный бак, съесть «Филе-О-Фиш» в «Макдоналдсе» и сделать пару звонков. Да, говорит она Джерому и Питу, с личными делами покончено. Большую часть выходных она проведет с матерью, и они навестят дядю Генри в его новом доме. В понедельник она выйдет на работу.

– Барбаре фильмы понравились, – говорит ей Джером, – но, по ее словам, в них только белые, и, глядя на них, можно решить, что черных просто не существует.

– Скажи ей, пусть отметит это в своем докладе, – отвечает Холли. – Я дам ей «Шафта», когда будет такая возможность. А теперь мне пора. Транспортный поток очень плотный, хотя я не понимаю, куда они едут. Я заходила в торговый центр, и он полупустой.

– В гости к родственникам, как и ты, – отвечает Джером. – Родственники – единственное, чего нельзя приобрести на «Амазоне».

Вернувшись на автостраду I-76, Холли внезапно осознает, что мать наверняка купила ей рождественские подарки, а у нее для Шарлотты ничего нет. И она буквально видит мученическое лицо матери при виде дочери с пустыми руками.

Поэтому Холли останавливается у следующего торгового центра, хотя это означает, что до casa[30] Гибни она доберется уже в темноте (вести машину ночью Холли терпеть не может), и покупает шлепанцы и банный халат. Берет чек на случай, если размер, по словам Шарлотты, окажется не тем.

Вновь выехав на трассу, в безопасности взятого напрокат автомобиля, Холли набирает полную грудь воздуха и выдыхает его громким криком.

Это помогает.

5

Шарлотта обнимает дочь на пороге, затем уводит в дом. Холли знает, что за этим последует.

– Ты похудела.

– Вообще-то я такая же, – отвечает Холли, и мать окидывает ее взглядом, который говорит: Однажды анорексичка – анорексичка навсегда.

Обед – навынос, из соседнего итальянского ресторана, и пока они едят, Шарлотта говорит о том, как сложно ей без Генри. Словно ее брат отсутствует добрых пять лет, а не пять дней и находится не в расположенном поблизости доме престарелых, а проводит последние годы, занимаясь какими-то глупостями в далеких краях, скажем, продает велосипеды в Австралии или рисует закаты на тропических островах. Она не спрашивает Холли о ее жизни, работе, о том, что та делала в Питсбурге. К девяти часам, когда Холли считает себя вправе сослаться на усталость и пойти спать, она буквально чувствует, как становится моложе и меньше, превращаясь в печальную, одинокую, анорексичную девушку – да, было и такое, во всяком случае, в первом кошмарном учебном году в старших классах, когда ее звали Джибба-Джибба Гибба-Гибба, – которая жила в этом доме.

Ее спальня такая же, с темно-розовыми стенами, которые всегда вызывали у нее мысли о полусыром мясе. Мягкие игрушки по-прежнему на полке над узкой кроватью. Самое почетное место занимает мистер Кролик-из-Шляпы. Уши мистера Кролика сильно потрепаны, потому что Холли грызла их, когда не могла уснуть. Постер с Сильвией Плат висит на стене над письменным столом, за которым Холли писала плохие стихи, а иногда размышляла над тем, чтобы совершить самоубийство по примеру своего кумира. Раздеваясь, она думает, что совершила бы или хотя бы попыталась, будь у них газовая плита, а не электрическая.

Было бы нетрудно – совсем нетрудно – считать, что эта детская комната поджидала ее, как чудовище в истории ужасов. Она спала здесь несколько раз в здравые (относительно здравые) годы взрослой жизни, и комната не съела ее. Мать тоже не съела. Чудовище есть, но не в этой комнате и не в этом доме. Холли знает, что ей следует помнить об этом, следует помнить, какая она сейчас. Не ребенок, который грыз уши мистера Кролика-из-Шляпы. Не девочка-подросток, которая практически всегда выблевывала съеденный перед школой завтрак. Она – женщина, которая с Биллом и Джеромом спасла всех этих детей в Центре культуры и искусств Среднего Запада. Она – женщина, которая пережила Брейди Хартсфилда. Она встретилась лицом к лицу с другим монстром, в техасской пещере. Девочки, которая пряталась в этой комнате и не хотела из нее выходить, больше нет.