А ведь есть еще и целые нации-подростки! Не будем говорить — кто… Особенно о жизни своей не задумывающиеся, живущие одним днем — сейчас хорошо, и ладно, привыкшие не зарабатывать, а «получать», рассуждающие: «А все равно мы тут ничего не изменим». Господи, как же здорово такими управлять!

* * *

В общем, молодежка — это была смерть. Изначально, конечно, в этом подростковом отряде имелся какой-то смысл — назначили и выдрессировали главных, их помощников, внедрили стукачей, ну а потом предоставили молодежи вариться в собственном соку. Требовали только соблюдения норм выработки, во внутренние дела не лезли… И оттого стало так жутко, что… В общем, совестливые, добрые, слабые там долго не выживали. А уж что касается присланных «на исправление» взрослых, какими бы крутыми они ни казались, — это особая песня! Мало кто продержался больше пары недель.

«Повоспитывать», «замочить» мужиков — вот славно-то! Ну как тут не поглумиться? Тем более, с полного одобрения и даже при поддержке хозяев!

* * *

Заложив руки за спину, Тихомиров уныло шагал за надсмотрщиком к соседнему, «молодежному» складу. То есть это только со стороны так казалось, что уныло — на самом-то деле Максим не просто опустил голову: прятал глаза — думал.

Что больше всего ценится в неформальных подростковых компаниях, кроме верности клану и готовности, не рассуждая, эту верность выказывать и укреплять? Правильно — сила и наглость!

Вот таким — сильным и наглым — Тихомиров и собирался сейчас быть. По крайней мере — какое-то время.

Пока то, пока се — молодежный отряд уже отправился на работу, в бараке — складе — «шуршал» только дневальный…

Вот с него-то Максим и начал! Почти по канонам классического советского фильма.

Сразу, с ходу, бросив куртку на лучшие — у окна — нары, пнул истово натиравшего тряпкой пол паренька:

— Ты кто?

— Я-то? Дневальный…

— Вижу, что дневальный… В морду хочешь?

Парень округлил глаза:

— За что, дяденька?

— Было бы за что — вообще б убил, — грозно ухмыльнулся Тихомиров. — Брось тряпку!

Дневальный поспешно выполнил требуемое и угодливо изогнулся: чего, мол, изволите? Не такой уж он и был юный, явно не меньше семнадцати, но задерганный, точней говоря, затюканный, забитый. Бегающий, затравленный взгляд, бритая наголо голова на тонкой шее, смешные оттопыренные уши.

— Садись! — Максим кивнул на соседние нары. — Рассказывай.

Парнишка развел руками:

— Про что рассказывать-то, дяденька?

— Про все! Вернее, про всех. Ну? Кто у вас тут самый главный?

— Главный… это… Мафон. Он зарезать кого хошь может.

— Так-так. — Заложив руки за голову, Тихомиров с видом бывалого зэка развалился на нарах. — Зарезать, говоришь… Ну, зарезать и я кого хочешь могу — не веришь? Еще кто, кроме Мафона этого, в главных?

— Стрига с Баксом еще мазу держат. Но они при Мафоне. Правда, не в шестерках, шестерить есть кому.

— Так. Еще?

— Еще десятники, ну, звеньевые, но они особо на рожон не прут. Мафон, кстати, тоже… Это Стрига с Баксом отмороженные, а все остальные так, погулять вышли.

— Понятненько… Кто из взрослых блатных за порядком смотрит?

— Да никто. Сами по себе мы.

— Ясно… Этот ваш главный… Мафон, он что, тоже на работах?

— Да, мы все работаем, — ухмыльнулся дневальный. — Не зона, отдыхать никому не дают. Правда, у Мафона работа не то что у нас — тачки-то не таскает, при кухне грузчиком трудится. Они все здесь — при кухне.

— Понятно… Мафон, значит, тут у вас самый умный?

Собеседник неожиданно рассмеялся:

— Скажете тоже — умный! Но хитрющий — точно!

— Ладно, — пробормотал про себя Макс. — Посмотрим, какой он хитрющий…

* * *

Прохлаждаться до вечера ему, конечно, не дали — едва Тихомиров завалился поспать, как прибежал запыхавшийся мальчишка… Точнее, не совсем так — Максим, когда увидал в окошко, что кто-то бежит, тогда и завалился.

— Кто тут новенький?

Молодой человек даже ухом не повел и, уж тем более, не открыл глаз.

— Эй… — Посыльный ткнул его в бок. — А ну-ка, вставай, дядя!

Вместо ответа Макс с ходу залепил ему кулаком в лоб. Старался бить не сильно, — мальчишка-то чем виноват? — но вполне чувствительно.

— У-у-у… — Полетев на пол, посланец плаксиво скривился. — Вот я Стриге пожалуюсь…

— Жалуйся хоть отцу Аврааму! — вставая, грозно насупился молодой человек. — Я тебе, шпендель, не дядька, а Максим Андреевич, усек? Ну?!

Макс так рявкнул, что пацан аж пригнулся, и казалось, вот-вот бросится бежать. Даже дневальный бросил на время тряпку и с любопытством следил за развитием событий.

— Понял, спрашиваю? — Тихомиров грозно занес кулак, а парень Максим был не хилый, да и таскание тачек с песком его только закалило.

— П-понял, — испуганно закивал пацан. — Т-только я тут ни при чем, Максим Андреевич, меня ж послали…

— А теперь я тебя пошлю… нет, не туда, куда ты подумал. Мафона мне позови. Скажи: так и так, Максим Андреевич, мол, ждет. Он про меня знает.

— Понятно. — Посланец быстро вскочил на ноги. — Так я, Максим Андреевич, пойду?

— Рысью давай! Нет, постой! Сигареты мне принеси.

Пацаненок плаксиво сморщился:

— Так нет у меня…

— Ах нету? — Тихомиров снова насупился. — Это, значит, я по твоей милости без курева тут торчать должен? Как фамилия?!

— Микушкин он, — изогнувшись, угодливо подсказал дневальный. — Второй месяц только у нас.

Пацан, похоже, совсем сомлел. Затрясся даже:

— Я-я-я…. Я сейчас… принесу… можно?

— Рысью давай! И Мафона позвать не забудь. — Максим повернулся к дневальному: — Ну? А ты что тут грязь размазываешь? Совсем охренел? Нормально полы мыть разучился? Я смотрю, распустились вы тут все без пригляду!

Дневальный — как его там зовут, Тихомиров и не старался запомнить — принялся остервенело драить пол. Минуты через три в барак снова заглянул Микушкин — принес сигареты:

— Пожалуйста, Максим Андреевич, курите на здоровье!

Скосив глаза, Макс углядел, на улице, у дверей, чьи-то любопытные рожицы и, поспешно спрятав усмешку, крикнул:

— Все! Теперь Мафона ко мне приведи! Да скажи, чтоб поторапливался.

Микушкин — и любопытные — исчезли.

Тихомиров рассеянно потянулся и вновь завалился на нары…

Надо сказать, всесильный владыка барака, конечно же, не явился уже через пять минут, не пришел и через десять, а вот через полчаса заглянул. Скользкий такой хитроглазый типчик лет двадцати — остроносый, чернявый, с редкими усиками. Пришел не один, в сопровождении двух похожих друг на друга бугаев — коротко стриженных, коренастых, с кулаками-арбузами и лицами, напрочь лишенными даже намека на какое-то подобие интеллекта.