Затем Перикл сказал о живых, о том, что им надлежит молить богов о более счастливой участи, а в отношении врагов вести себя не менее доблестно, чем павшие.

— Отдавая жизнь за родину, герои обрели себе непреходящую славу и самую почётную гробницу не только здесь, где они погребены, но и повсюду, где есть повод вечно прославлять их хвалебным словом или славными подвигами. — Далее Перикл произнёс фразу, которая целиком принадлежала ему и которой он гордился: — Ведь гробница доблестным — вся земля! — Ему даже показалось, что после этих его слов кто-то, забыв, что находится на кладбище, а не на Пниксе, захлопал в ладоши. Но, скорее всего, это лишь ветер громко зашуршал в жёстких листьях орешника. — Не только в родной земле надписями на надгробных стелах запечатлёна память об их славе, — пояснил он свою мысль, — но и на чужбине также сохраняются в живой памяти людей если не сами подвиги, то их мужество. Подобных людей примите ныне за образец, считайте за счастье свободу, а за свободу — мужество и смотрите смело в лицо военным опасностям. — «Эту фразу, — подумал Перикл, — уместно будет произнести перед смертью, если доведётся пасть в бою».

Потом он обратился к матерям и жёнам погибших:

— Как трудно мне утешить вас в утрате детей и мужей, о чём вы снова и снова будете вспоминать при виде счастья других, которым вы некогда наслаждались. Счастье неизведанное не приносит скорби, но горе потерять счастье, к которому привыкнешь. Те из вас, кому возраст ещё позволяет иметь других детей, пусть утешатся этой надеждой. Новые дети станут родителям утешением, а город наш получит от этого двойную пользу: не оскудеет число граждан и сохранится безопасность. Вы же, престарелые, радуйтесь, что большую часть своей жизни вы были счастливы и скоро ваши дни окончатся: да послужит вам утешением впредь слава ваших сынов. Вдовам же скажу: наивысшей похвалой для вас будет, если вы не потеряете присущей вам женственной природы как супруги и гражданки; и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин в порицание или в похвалу.

Все почувствовали, что он уже заканчивает речь, задвигались, женщины стали о чём-то перешёптываться, некоторые, держа в руках цветы, стали потихоньку обходить могилу, приближаясь к помосту, где стоял Перикл.

— Итак, подобно своим предшественникам, — вздохнул Перикл с некоторым облегчением, — я, по обычаю, высказал в своей речи то, что считал необходимым сказать в честь погибших героев. Отчасти мы уже воздали павшим почести погребения, а наш город возьмёт на себя содержание их детей до поры возмужалости — это высокая награда, подобная венку, пожалованному осиротевшим детям героев за столь великие подвиги. Ведь в городе, где за военную доблесть положена величайшая награда, там и граждане самые доблестные. А теперь, оплакав должным образом своих близких, расходитесь, — закончил Перикл и стал спускаться с помоста. Но ему не сразу дали сделать это — подошедшие женщины, стоя у ступенек, по которым он спускался, забросали его, и помост, и ступени букетами цветов. Они благодарили его за эпитафий.

С кладбища все возвращались в город пешком. Только у Дипилонских ворот Перикл увидел в толпе жену, приблизился к ней и, взяв за руку, спросил:

— Ты не устала?

— Нет, — ответила Аспасия. — Всё было хорошо: и похороны, и речь, и цветы. Я видела Фукидида. Он скрежетал зубами, когда женщины благодарили тебя.

— Опять о нём?

— Прости. Но я сказала лишь о том, что видела. Смотри, — указала она себе на грудь, — так много молока, что платье намокло.

Он взглянул и отвернулся, не зная, что сказать.

— Оно сладкое, — продолжала между тем Аспасия. — Ты помнишь сладкое молоко матери? Я забыла, а тут сама попробовала — сладкое, словно с мёдом. Не хочешь попробовать?

— Ты что? — завертел он головой, испугавшись, что кто-нибудь слышит их разговор. — Не надо об этом.

Аспасия прикрыла рукой рот и тихо рассмеялась: смеяться громко было нельзя — всё же они возвращались с похорон.

Всего лишь год понадобился Фидию, чтобы создать чудо — великолепную статую Афины Парфенос, какой ещё не было в мире. Тысячи и тысячи людей потянулись на Акрополь, чтобы только взглянуть на изваяние богини — покровительницы города. Парфенон ещё не был готов, чтобы принять в свою мраморную целлу статую Афины. Она оставалась в мастерской Фидия, укрытая простым пеплосом от пыли и ночных рос. Чтобы освободить её от покрывала, поднять тяжёлый пеплос, Фидий приспособил машину, какую обычно ставят в театрах, — на ней спускаются и поднимаются в небеса боги. Колеса этой машины, которые, скрипя, наматывали на себя канаты, удерживавшие пеплос богини, Фидий доверял вращать самим посетителям его мастерской. Но когда приходили женщины, он звал рабочих со стройки, каменотёсов, и те поднимали пеплос, впрягаясь в скрипучий ворот. Ворот грохотал, пеплос медленно собирался в складки и, обнажая статую, поднимался к потолку, повисая в конце концов белым облаком над золотым шлемом богини мудрости и войны.

Афина родилась от Зевса и Метиды. Уже в имени её матери было скрыто то, чем Афина владела безраздельно — мудростью, ибо Метида и есть «мудрость» или «мысль».

От отца же она унаследовала могущество и воинственность. Когда Метида понесла от Зевса, то Уран и Гея, боясь соперничества Метиды, нашептали Зевсу, будто она родит ему сына, который лишит его власти. Не желая ни с кем делиться своей властью, даже с сыном, свирепый Зевс проглотил свою жену Метиду. Заключённый в чреве Метиды ребёнок стал биться в теле Зевса, стремясь на волю, проник ему в голову, вызывая нестерпимую боль. Зевс обратился за помощью к Гефесту, моля найти способ избавить его от мучительной боли. Гефест, не долго думая, схватил топор и рассёк им голову страдающего Зевса. И тогда из его расколотой головы в полном боевом вооружении, в шлеме, с копьём и эгидой, вышла с воинственным кличем Афина. Рана на голове Зевса тут же затянулась, а Афина заняла на Олимпе царственный престол, сравнявшись силой и мудростью с отцом. Вместе с Гераклом она погубила титанов и гигантов: одного гиганта они убили, на другого навалили остров Сицилию, с третьего содрали кожу. Она — защитница Афин, Аргоса, Мегары, Спарты и других эллинских городов. Она помогает рабочему люду, обучая его ремесленному искусству, и потому называется Эрганой, то есть Работницей. Она помогла Прометею украсть для людей огонь из кузницы Гефеста, изобрела флейту и обучила игре на ней Аполлона. Афина — богиня мудрости, законодательница и покровительница афинского полиса, государства. Афиняне посвятили ей свои лучшие праздники: прохаристерий — в честь прорастания хлеба, первых его всходов, плитерии — в честь начала жатвы, аррефории — в честь росы для посевов; каллинтерии — их отмечают в дни созревания плодов; скирофории — в дни молитв об отвращении засухи... И конечно же малые и великие Панафинеи — в честь её подвигов. Она подарила грекам маслину-кормилицу. Как не восславить её в слове, в музыке, в камне, бронзе, золоте и слоновой кости — могучую, прекрасную, щедрую, непобедимую и мудрую!..

Такой её изваял Фидий. И тем затмил свою славу создателя величественной статуи Зевса Олимпийского, отца Афины Парфенос.