— Мастер испугался, — засмеялся Менон — сквозь чёрное блеснули зубы, он стоял спиной к освещённой утренним солнцем двери, и его обросшее бородой лицо виделось лишь как тёмное пятно на светлом фоне распахнутой двери.

Аспасии очень не понравился этот смех Менона. Она и прежде недолюбливала помощника скульптора, а теперь он привёл её неуместным подленьким хихиканьем в настоящую ярость.

— Выйди вон! — закричала она на него. — Здесь женщины, которых ты не можешь лицезреть!

— Ах, ах, — стал кривляться Менон. — Какие женщины, какие целомудренные...

Аспасия подняла с пола осколок мрамора и запустила им в Менона. Тот увернулся и выбежал из мастерской, крича:

— Не женщины, а эринии! Проклятие на их головы!

— За что ты его так? — спросил Аспасию Фидий. — Он вообще-то хороший мастер и не злой человек... Только деньги любит, шага лишнего не сделает, не потребовав платы. Он родился в очень бедной семье и сильно бедствовал в молодые годы.

— Сорок талантов чистого золота, — вернулась к прежнему разговору жена Мениппа, которую — Фидий только теперь вспомнил её имя — звали Афродисией. — А сколько ещё драгоценных камней, слоновой кости, бронзы. Тысяча человек могли бы безбедно прожить на эти средства. — Она задумалась, считая в уме, и сказала: — Тысяча человек могли бы прожить безбедно на эти средства целый год. Такую армию людей можно было бы отправить в поход...

— Афродисия, — остановила подругу Аспасия. — Это золото и эти камни не пропали. Их можно снять — и золотые пластины, и камни — и обратить в деньги. Здесь они сохраняются, как в казне. Все можно снять и употребить в дело.

— Значит, не пропали? — спросила, желая лишний раз удостовериться в правдивости ответа Афродисия.

— Нет, не пропали, — вздохнул Фидий. На подобный вопрос ему уже не раз приходилось отвечать. Почти никто не понимал, что и золото, и слоновая кость, и драгоценные камни обрели под его руками ценность, во много раз превышающую первоначальную. Он объединил их в нечто такое, чему имя красота и совершенство, достойные поклонения. Можно положить золото, слоновую кость и драгоценные камни на алтарь богини, отдать в её сокровищницу — это один дар, которым никого не удивишь. Такого хлама в сокровищнице Зевса Олимпийского, например, больше, чем нужно — весь пол заставлен золотыми и серебряными чашами, треножниками, кувшинами, щитами, а полки в нишах завалены украшениями и монетами. Но сам Зевс, которого он изваял, — самое дорогое подношение богу, хотя золота и камней в нём в сто раз меньше, чем в его сокровищнице. Так и здесь. Соединив золото, слоновую кость и камни в статуе, мы создаём образ великого божества, разъединив всё это, получаем не очень богатую казну. Грешно вспоминать о золоте, в котором воплощён образ бога.

— Говорят, что на фризе Парфенона ты хочешь изобразить Великие Панафинеи, где в процессии идут благородные жёны и девушки из благородных семейств, — обратилась к Фидию всё та же бойкая Афродисия. — Не мог бы ты, Фидий, изобразить всех нас — нам было бы очень лестно.

«Ага, лестно, — подумал Фидий. — Значит, что-то всё-таки понимает».

— Мог бы, — ответил Фидий и слегка поклонился Аспасии: это она обещала ему привести красивых натурщиц ещё минувшей весной. — Сейчас я постараюсь всех вас запечатлеть. — Он взял уголёк и тут же приступил к делу — стал набрасывать на чистых досках лица и фигуры посетительниц, которым от этого снова стало весело. Они поворачивались перед ним и так и эдак, показывая себя, лица, руки, фигуры. Смеялись и передразнивали друг друга. А он работал. Ему нужны были сотни таких лиц и фигур, все афиняне и все афинянки, которых он хотел увековечить в камне для потомков.

Аспасия сказала:

— Сегодня эфебы приносят клятву на верность Афинам в святилище Аглавры, которое здесь же, на Акрополе. Мы хотим присутствовать на этом торжестве. Там будут наши родственники, — объяснила она Фидию. — С нашей стороны, например, племянник Перикла Алкивиад. Есть и другие дети. Так что нам пора распрощаться — солнце уже высоко. Скажи, кого ты хотел бы рисовать ещё, и мы к тебе придём.

Фидий указал на пятерых женщин, в том числе на Афродисию — у болтушки Афродисии был такой благородный профиль, что сгодился бы для любой царицы.

Святилище Аглавры, дочери царя Кекропа, прародителя жителей Аттики, находилось у обрыва за Эрехтейоном. Царь Кекроп был судьёй во время спора Афины и Посейдона за обладание Аттикой и, как известно, решил его в пользу Афины, подарившей грекам оливковое дерево. Это дерево и по сей день стоит у стен строящегося Эрехтейона. У царя Кекропа было три дочери: Аглавра, Герса и Пандроса. Богиня Афина доверила им присмотреть за ларцом, в котором находился Эрехтей, будущий царь Афин. Дочери Кекропа из любопытства заглянули в доверенный им Афиной ларец, хотя богиня им строго-настрого запретила делать это. За ослушание они все трое были наказаны безумием, бросились с крутого обрыва Акрополя и разбились. Это случилось ранним утром, когда на камнях была обильная роса. С той поры Аглавра и её сёстры почитаются афинянами как богини росы и раннего утра: Аглавра — световоздушная, Пандроса — всевлажная, Герса — роса. Они же являются ипостасями самой Афины. Афинские эфебы давным-давно избрали Аглавру световоздушную своей покровительницей и потому принимали клятву на верность Афинам у её святилища.

В полном вооружении две сотни эфебов выстроились перед святилищем Аглавры, на алтаре которого дымилась жертва, и повторяли вслед за своим командиром слова клятвы:

— Клянусь никогда не позорить этого священного оружия, которое вручил мне город, и никогда не покидать своего места в битве.

— Буду сражаться за моих богов и за мой очаг, один или вместе со всеми.

— Моё отечество я оставлю после себя не умалённым, но более могущественным и крепким.

— Буду повиноваться приказаниям мудрых должностных лиц.

— Буду подчиняться законам, как действующим в настоящее время, так и тем, которые будут введены по единодушному постановлению народа.

— Если кто-нибудь захочет ниспровергнуть эти законы или не повиноваться им, то я не потерплю этого и буду бороться за них, один или вместе со всеми.

— Буду чтить богов моих предков.

— Призываю в свидетели Аглавру, Эниалия, Орея, Зевса, Фалло, Авксо и Гегемону.

— Клянусь защищать всё, что находится внутри наших границ, все виноградники и все оливковые деревья Аттики без исключения, и дальше Аттики, ибо наша граница там, где нет больше возделанной земли...

— Где же твой племянник? — шёпотом спросила Аспасию Афродисия. — Покажи мне его.

— Считай до десяти с левой стороны строя. Десятый — мой племянник Алкивиад, вернее, племянник Перикла. Этот Алкивиад — сын Клиния, который погиб в битве с беотийцами при Коронее, Клиний доводился братом Периклу. Славный мальчик, правда?

— Славный, — ответила Афродисия, вычислив в строю Алкивиада. — И высокий, и стройный, и лицом хорош, как Аполлон.