– Никто не сможет ответить на твой вопрос, – сказал Хохарии Даг, – пока не попробует такую же меру на практике, только у меня сложилось мнение, что любой заряженный нож, которым ударили бы любого из захваченных Злым Стражей Озера, разрушил бы закруженную им спираль. Нужно только было, чтобы кто-нибудь сообразил – и посмел сделать.

– Такое представляется странным способом принесения жертвы, – согласилась Хохария. – И все-таки... десять за одного. – Все Стражи Озера задумчиво опустили головы, опечаленные такой арифметикой смертей. – А когда ты об этом подумал?

– Практически сразу, как только попал в западню. Я смог все увидеть изнутри.

Взгляд Хохарии скользнул по тесьме на левом запястье Фаун. Фаун, которая к этому времени уже привыкла к тому, что Стражи Озера говорят о ней так, словно ее нет рядом, все же поморщилась от этого неожиданного пристального внимания.

– Должно быть, в этот момент ты и почувствовала перемену в том странном подкреплении твоего Дара, которое проделал Даг, верно, Фаун? Не сопровождалась ли она чем-то вроде принуждения?

Отан тут же насторожился.

– Ну конечно! Этим все и объясняется – иначе откуда бы она знала, что нужно сделать!

Может быть, и правда что-то такое было? Фаун с сомнением нахмурила брови.

– Ничего настолько ясного я не ощутила. Хотела бы я, чтобы было иначе.

– Так откуда же ты узнала, – терпеливо продолжала расспрашивать Хохария, – что нужно именно так воспользоваться твоим разделяющим ножом?

– Я... – Фаун помолчала, вспоминая свои переживания накануне ночью. – Я догадалась.

– Каким образом?

Фаун пожала плечами: ей трудно было выразить свои путаные мысли словами – многое ведь предстало ей не в виде слов, а как яркие картины.

– Ну, ты сказала, что узы, сковывающие пленников, – это отделившиеся части Злого, а ведь Злого убивает разделяющий нож. Вот я и подумала: чтобы добить его, требуется дополнительная доза смертности.

– Но ведь твой нож не обладал сходством!

– Что? – Фаун растерянно посмотрела на целительницу.

– Дор был прав насчет этого, – откашлявшись, мягко сказал Даг. – Смертность в твоем ноже была слишком чиста, чтобы иметь сходство со Злым, но мне удалось вклиниться в эту спирать и кое-что добавить. Немножко проявившегося в последнюю минуту мастерства... как ты думаешь, Хохария?

Целительница пристально посмотрела на него.

– Мастерства? Не уверена, что дело обошлось без магии, Даг.

Фаун в ужасе повернулась к Дагу.

– Так это и лишило тебя твоей призрачной руки? Ох, если бы я знала...

– Ш-ш, – успокоительно пробормотал Даг. – А если бы знала, то что?

Фаун опустила глаза на свои стиснутые руки. После долгой паузы она прошептала:

– Я все равно сделала бы то же самое.

– Молодец, – одобрил Даг.

– Значит, – продолжал гнуть свое Отан, – на самом деле ты ничего не знала – ты просто предполагала. – Он с явным облегчением кивнул. – Ну да, удар наобум. К тому же если бы Даг не вмешался в последний момент, у тебя ничего не вышло бы.

Фаун глубоко втянула воздух, обдумывая это неприятное предположение.

– Иногда, – сказала она спокойно, призвав на помощь все свое чувство собственного достоинства, – важно не то, знаешь ли ты правильные ответы, а правильные ли вопросы ты задаешь.

Даг медленно моргнул; лицо его стало странно неподвижным. Однако он тут же улыбнулся Фаун, так что тяжесть свалилась с ее сердца, и одобрительно кивнул.

– Ага, вот это мы в шатре Блуфилд и называем везением, Отан. – Теплый взгляд, который Даг бросил при этих словах на Фаун, заставил ее ощутить удивительную легкость во всем теле.

В тот же день Саун вырезал из орешника костыль; с его помощью и опираясь к тому же на плечо молодого дозорного, Даг сумел доковылять до отхожего места. Эта прогулка излечила Дага от стремления к каким-либо еще перемещениям: он лежал на одеяле, где рядом с ним иногда примащивалась и Фаун, и просто молча наблюдал за всем происходящим в лагере. Особенно доволен он был возможностью ни с кем не разговаривать. Для того чтобы побудить Фаун рассказать ему о своем поразительном путешествии, ему было достаточно пробормотать всего несколько слов; Даг чувствовал себя виноватым из-за того, что сам в ответ мало что сообщил ей, но тут он мог полагаться на Сауна и Мари, которые были щедры на все подробности, интересовавшие Фаун.

На следующий день вернулись последние разведчики, высланные Мари в окрестности; с ними прибыли и еще несколько жителей Боунмарша, интересующихся судьбой своих живых и мертвых соседей. Теперь, когда рабочих рук стало больше, было решено перевезти бывших пленников Злого в более удобное место, и после полудня местные Стражи Озера покинули лагерь. Оставшимся делать было особенно нечего, и дозорные сообразили, что единственным препятствием к возвращению домой остается их поправляющийся командир. Те несколько воинов, кто был способен принять участие в подкреплении его Дара, вызвались сделать это ради его скорейшего выздоровления. Даг с благодарностью принимал помощь всех желающих, пока наконец левая рука у него не начала дергаться, речь стала неразборчивой, а вокруг всех предметов не появился легкий сиреневый ореол, так что Хохарии, сердито бормочущей что-то о времени поглощения, пришлось прогнать лишних помощников.

Беспокойство и тоска по дому повисли над лагерем, как сырой туман; к вечеру Дагу удалось уговорить Мари и Кодо разделить дозорных и отправить домой Хохарию с большей частью отряда; несколько телохранителей, а точнее, нянек, должны были остаться с Дагом и сопровождать его, как только он сможет снова сесть на коня.

Мари, посовещавшись с Хохарией так, чтобы Даг их не слышал, назначила себя главой этого эскорта.

– Кто-то же должен наводить порядок, когда тебе станет скучно и ты решишь на три дня сократить срок, назначенный Хохарией, – прямо заявила она Дагу, когда тот напомнил ей о Каттагусе. – Если мы оставим с тобой детишек, ты же не станешь их слушать.

Несмотря на испытываемую боль и слабость, Даг был вполне удовлетворен возможностью спокойно лежать ночью рядом с Фаун в их убежище под одеялом; ему казалось, что он нашел место, где все его потребности удовлетворялись, а никаких действий от него не требовалось. Такое равновесие представлялось ему совершенством. По дому он не скучал. У него вовсе не было желания думать о лагере Хикори и обо всем, что там его ожидало. Нет.. лучше об этом не думать.

«Будь здесь, с ней».

Даг ласкал Фаун, с наслаждением пропуская ее темные шелковистые волосы сквозь пальцы. В своей седельной сумке Фаун привезла свечи собственного изготовления, одну из которых вставила в подсвечник из найденной на берегу ручья гладкой гальки с выемкой. Даг не испытывал возбуждения, да и не мог его испытывать в своем теперешнем состоянии, но, глядя на Фаун в золотом сиянии свечи, испытывал чистое наслаждение, какое дарит вид резвящегося жеребенка, парящий сокол, красочный закат. Он испытывал изумление перед красотой, которую человек мог сохранить для себя только в неуловимых воспоминаниях. Время было грозным противником, который, впрочем, был бессилен в «сейчас», «сейчас», «сейчас»...