Математичка остро взглянула на меня:

– То есть… Вы хотите сказать, что…

– Я хочу сказать, что последнее время задачи решает Катя и папа Марины Песцовой. Они выкладывают в группу, в Интернет, дети сравнивают – если два решения сходятся, все быстро скатывают. Если нет – Катя и Маринин папа снова засаживаются за ваши задачки.

– Вы сейчас уверены в том, что говорите? – прищурилась математичка.

– На все сто! – заверила я. – Я пойду, хорошо? А то я еще к учительнице химии должна зайти.

– Тема та же? – засмеялась быстро пришедшая в себя учительница.

– Абсолютно та же. Там еще олимпиадные задания на каждое воскресенье. С городских олимпиад прошлых лет. Вместо обычной домашки.

– Здорово… – задумчиво протянула математичка. – А это мысль…

– Вам идет кофточка! – сказала я, радуясь, в который раз в своей жизни радуясь, что я хорошо, очень хорошо, слишком хорошо воспитана. Что я не дерусь, не матерюсь, не бью исподтишка, не пишу кляуз. Не называю лопату лопатой, как советуют жители Британских островов (они советуют – называть-таки), поступаю дипломатично практически в любой ситуации. Если хватает сил.

– Да? – Инга Львовна радостно расправила ядовито-голубую тунику на необхватной груди. – Мне тоже нравится.

Математичка задавать начала вполовину меньше и на Катьке отыгрываться не стала. Из чего я сделала вывод, что Катя была права, говоря, что Инга Львовна – нормальная тетка.

Следующая была химоза. К химии у меня отношение сложное со школы.

В свое время из-за учительницы по химии мне не дали золотую медаль. У меня была одна четверка за полугодие, в девятом классе (я училась еще в десятилетке).

Мои родители несколько лет работали в Хельсинки, а я училась в школе в Москве, жила одна, мне помогал дедушка. После работы он шел к себе домой, к бабушке, та кормила его ужином, он смотрел новости по телевизору и приходил ко мне, чтобы мне не страшно было одной ночевать.

Химоза упорно ждала дубленку из Финляндии и ставила мне двойку за тройкой. Я пыталась исправить плохую оценку, учила, решала, а она снова и снова перечеркивала, не глядя, всю контрольную работу, писала «Чушь!» и лихо рисовала двойку. Или тройку с двумя минусами.

Мама, приезжая раз в два-три месяца в Москву, приходила к ней. Химоза, приятно улыбаясь, заводила маму в лаборантскую и там приглушенным голосом повторяла: «Сорок восьмого, можно даже пятидесятого, темно-коричневую, можно бежевую, ниже колена или в пол… Ну вот как у вас!»

– Нет, – четко отвечала моя мама. – Нет.

И говорила дома мне:

– Учи, пиши, отвечай. Не может быть такого беззакония в нашей стране.

Удивительным образом моя мама, жена дипломата, верила в закон. Мама была очень правильным и наивным человеком. Верила словам, обещаниям, рассказам людей о себе. Была убеждена, что в советской школе не может быть взяток и коррупции. Не уверена, что мама точно понимала в то время значение слова «коррупция», хотя у нее и было два высших образования. Просто мама жила честно и правильно и не хотела знать, что может быть какая-то другая жизнь, причем здесь, рядом, в нашей стране, тем более – в моей самой лучшей английской спецшколе.

– Вот еще! Будет она выпендриваться и издеваться над тобой, колба такая! – возмутилась моя бабушка, когда мама в очередной раз уехала обратно в Хельсинки. – Давай мы что-нибудь придумаем! Что она любит, эта химоза? Может, ей вместо дубленки билеты в театр предложить?

Сейчас в театр ходить дорого, особенно в столичном городе. А когда я училась в школе, билеты на хорошие спектакли можно было купить, или отстояв с ночи в очереди, или тоже очень дорого – у спекулянтов-перекупщиков. Моя бабушка была женой заслуженного военного и брала билеты в военной кассе. Там бы ей давали билеты на восемнадцатый ряд – дед дослужился только до полковника.

Но бабушка умела шить. Потрясающие, необыкновенные наряды. Скрывая жировые отложения на боках и спине, выгодно подчеркивая любую фигуру – даже ту, которая расплылась двадцать лет назад. Делала своими платьями несуществующую талию, зрительно приподнимала грудь, уменьшала плечи и торсы… И наряды получались – как из Франции. Яркие, стильные, изящные, то лаконичные, то празднично-великолепные… Бабушка шила всем родственникам, сама ходила одетая как народная артистка и со временем стала зарабатывать деньги, шить по заказу. Она шила и билетерше, и мы сидели в самых лучших театрах Москвы не дальше третьего ряда. В серединке… И несмотря на это, моя мама не знала, что такое коррупция. Не хотела знать.

Бабушка в школу не пошла. Вручила мне конверт.

– Отдашь этой сволочи…

– Бабушка!..

– Что? А кто она, если не сволочь? Все нервы тебе истрепала! Девчонка с первого класса лучше всех учится, на всех олимпиадах первые места занимает, а она издевается…

– Да нет, я не про это… Как я ей отдам конверт? А ты не можешь сходить в школу?

– Я? Нет. Я взорву эту вашу школу. И химозу твою. У меня на нее спокойствия не хватит. Брошу в нее чем-нибудь.

– Ну дедушка пусть сходит…

– Дед? Взятку понесет? Попробуй скажи ему…

– А если ты ему велишь?

Бабушка была главой семьи. И когда дед служил в армии, и когда ушел в запас.

– Нет, даже говорить с ним о таком не буду. Ляжет в постель, скажет, что заболел.

Когда дед не мог совладать с бабушкой, он то ли правда заболевал, то ли, по мнению бабушки, «симулировал» – дня два лежал, ничего не ел, пил пустой чай, читал газеты, кряхтел и покашливал.

– Нет. Бери билеты, конверт я заклею. Отнесешь ей, скажешь: «Вот, вам моя бабушка передала».

– А что там? – полюбопытствовала я.

– А!.. Два билета взяла на «Спартака» в Большой. И два на Таганку, на Высоцкого. Пусть сходит посмотрит, колба.

– Хорошие места?

– Так себе, – прищурилась бабушка. – Генеральские, не маршальские. Не то что мы с тобой сидим.

Она обняла меня и крепко поцеловала:

– Прорвемся, и не такое одолевали! Тошно, конечно, но что с ней, с колбой, делать?

Я со страхом отнесла конверт. Химоза, приподняв бровь, взяла его. На следующий день она поставила мне две пятерки за работу на уроке и передала записку бабушке. В записке был список спектаклей, которые химоза хотела бы посетить со своим мужем в этом учебном году.

Бабушка сунула записку под коробку с иголками.

– Видишь… Матери будем говорить?

Я вздохнула:

– Ну а как…

– Как-как… посмотрим… Сама скажу, пусть на меня ругается.

– Спасибо, бабуля…

Мне было неприятно и стыдно. Я видела удивленные взгляды одноклассников, когда химоза меня ни за что громогласно нахваливала и одаряла пятерками. Но третировать меня она перестала, и постепенно я начала получать у нее обычные оценки. Как написала, как ответила, так и получила. Лишних пятерок она мне уже не ставила, но и двоек по химии ни за что ни про что у меня больше не было.