— Не понял? — «Свободовец» удивлённо посмотрел сначала на старика, потом на меня, но я тоже пожал плечами.

— Кто бы сомневался. — Игнат тонко, зло захихикал. — Ещё бы ты понял… говорю же, поумнеешь — поймёшь. А вот ты, Фреон… имечко-то какое, а?.. вроде и не дурак, и не умный, а так… ха-ха-ха… наперекосяк. Чего пришли-то?

— Нужно нам выход найти. За Периметр.

— И всё, что ли? А чё рукастую свою не спросили? Из-за такой-то дурости к чёрту на куличики пёрлись… ну, скажи ты им уже.

— Выход есть. Где дом под землёй. Где вы сидели с одним человеком между походами. Я ждала, пока вы отдыхали там, спали. Вы называете бункер. Я могу включить Философ?

— Ну да… то-то я думаю, чего он до сих пор кемарит, вроде и двинул не сказать чтоб сильно. Надо ему седатина дать, иначе опять орать начнёт. Так это… я не понял ни разу.

Смотритель звонко треснул кулаками по коленям и снова разразился громким, каркающим смехом.

— Не… не поняли они-иии… а-ха-х-ха-ха… не могу… ох, тупорезы… под задницей выход у вас всё то время был, пока вы по Зоне туда-сюда мотались. Бункер на старом Кордоне, где в своё время один жадина обитал, а теперь вот второй собирается. Ты-то тоже дура белобрысая, не могла за шкирку подтащить да носом натыкать. Дверку в полу не судьба открыть, а?

И старик едва не задохнулся от хохота. Он чуть не плакал, раскачиваясь на лавке и растирая грязным кулаком слёзы, он рычал и отхаркивался, после чего с натугой втягивал воздух.

— Но как она над вами поиздевалась, а? — спросил он. — Ходила за вами, дураками, ходила, нет чтоб намалевать одну картинку да на привале подкинуть. Зачем?..

— Они нужны, — просто сказала невозмутимая Пенка, похоже, пропустившая мимо ушей все нелестные высказывания полусумасшедшего старика.

— Ну, это я как бы и без тебя понял, мутантина. Не ты одна у нас такая вумная. Я не в курсе, чего ты их сюда притащила. Доктор тебя вроде балакать научил, или половину слов уже запамятовала, объяснить не можешь? Впрочем, пустой башке наука не впрок.

— Посмотри Фреона.

— Посмотри Фреона, — скорчив рожу, Игнат передразнил Пенку. — Он тебе чё, девица-красавица, что ты его мне на смотрины привела? Скажи словами, я кой-чего вижу, но мысли, пардоньте, не читаю.

— Он не хочет жить. Хотел себя стрелять. Нельзя. Он нужен.

Старик сразу успокоился, зло прищурился, а потом вдруг закатил глаза под лоб, так, что стали видны только желтоватые белки, ровно, медленно задышал. Из открывшегося рта закапала тонкая нитка слюны.

В это время очухался Ересь. Он долго, тонко заскрипел, протирая глаза, поднялся на локтях. После чего, полностью очнувшись, ошалело осмотрелся и потрогал челюсть.

— Я где?

— В Караганде! — весело гаркнул Игнат, как-то разом выйдя из странного транса. — Подъём, чушкан, и вали отсюда в коридор. Хирург, за ним ать-два, надо будет, позову. Быс-тра!!! А вы двое — останьтесь.

Подождав, пока за Фельдшером и Ересью закроется дверь, смотритель подошёл ко мне и наотмашь, неожиданно больно врезал по щеке тыльной стороной ладони.

— Ах ты ж, сучёнок… чё удумал, а… мразь. Пулю себе в башку пустить? Тварина… и ведь пустил бы, не подоспей длиннорукая. Ах ты, слюнтяй… дурр-рак… забил бы я тебя сейчас, как мамонта, если бы не нужен ты был… др-рянь.

Обдав меня душным запахом чесночного перегара, старик с неожиданной силой поднял меня за шиворот «Кольчуги» и, вперившись в меня диким взглядом, врезал под дых так, что я долго не мог вздохнуть.

— Гад… ты что-нибудь можешь делать вообще, кроме как ломать? Всем вокруг жизнь изгадил, ни другим не помог, ни себе ничего не нашёл. Всё разнёс, скотина… вокруг тебя только смерть… только вонь. Что ты сделал, прежде чем уходить? Что ты можешь вспомнить? И ведь погано тебе… ох, как погано. Жизнь к концу, а жизни-то и не было, да? Каково?

— Погано… — выдохнул я.

— Эх, ты… мразь. К Саркофагу ходил и ведь дошёл. А ничего и нет там для тебя. Стреляться вздумал, слюнтяй… разве тебе это можно?

Смотритель отбросил меня, брезгливо вытер руку.

— А теперь слушай. Люди, которые нам действительно дороги, в Зоне не умирают. Они просто уходят… бывает, что и навсегда, если их друзья и близкие оказались набитыми дураками, совсем как ты, или же никогда не были им близки. Сделай это, сталкер. Подари им счастье. Ведь именно о них плачет твоя душа. Иначе ты просто зря прожил свою жизнь, слизняк подколодный, так и останешься навсегда той самой сукой, про которую девчонка в Баре сказала. Эх-х, мужик… да она одна стоит десятка таких слюнтяев, как ты. Верни их, пока жив. Теперь это у тебя получится.

От такого у меня перехватило дыхание. Всё стало понятно. Я вытер кровь из разбитой губы и, пытаясь унять колотящееся сердце, с трудом проговорил:

— Спасибо, отец.

— Спасибо не булькает. Да и сколько говорить, что для тебя я товарищ смотритель! Брудершафта мы с тобой не пили и дитёв не крестили. И вообще… гони артефакт. Скоро серые эти, «монолитовцы», заявятся, а у меня и обменять нечего. Лялек с Зоны недосуг было собрать, работы море.

Я без разговоров вытащил основу «пузыря» и положил на стол. На удивление, взял его не сам смотритель, а Лушка, приковылявшая из тёмного угла. Зомби протянула тонкие костлявые ручки, обхватила «пузырь» и, урча, унесла в дальний тёмный угол.

— Хозяйственная, — ухмыльнулся старик. — И это… скажи своим, чтоб всю свою жратву, ту, что в банках, здесь оставили. Я забесплатно советов не даю. А ты ещё патронов для двенадцатого отсыпь. Штучек двадцать. Ружьё-то есть, а вот картечи к нему нема..

— А мы что лопать будем? Три с лишним дня шагать до Кордона.

— Тропу вашей рукастой сообщу. «Монолитовскую». Дойдёте, как по шоссе, за пару дней к Кордону выберетесь. А ежели жрать, то Пенка вам кабанчика завалит, ну или собачатинки пожуёте, не отравитесь. Скоро беды с консервами и прочей провизией у вас всех не будет, ну а пока перебьётесь. Вываливай рюкзак, дурачина.

— Да. Голода не будет, — кивнула Пенка. — Что можно есть человеку, Доктор меня научил.

— «Монолитовцы»…

— Не дрейфь. Пока с вами эта красавица ходит, «монолитовцы» вам ничего не сделают. Она им что-то вроде местного ангела. Так что не шугайтесь, если что. Всё. Консервы прямо в прихожей на пол вывалите, Лушка соберёт, и канайте отсюда скачками. Надоели вы мне так, что сил нет. До свиданьица.

Хорь встретил нас уже без особого энтузиазма. Фельдшер сообщений ему не присылал, из чего торговец, видимо, решил, что мы опять вернулись ни с чем. Добрались мы без приключений, путь, который Игнат сообщил Пенке, оказался чистым, но два дня на одной только очищенной водичке да по две галеты на брата утром и вечером сказались не самым лучшим образом. Хорь снова вычеркнул сколько-то там долларов из моей расписки, вздохнул и ушёл готовить заказанные Фельдшером «трубы с мусором», то бишь макароны по-флотски. И, что удивительно, даже не спросил ничего, видать, лютая усталость на наших лицах была расценена как уныние. Ну, что ж, сталкеры снова вернулись без ничего, шансы найти выход уменьшились ещё в сколько-то там раз, а лавочку, похоже, придётся прикрыть. Надо сказать, торговец проигрывать умел: ни криков, ни злости, ни даже разочарования на лице — всё та же чуть флегматичная грусть во взгляде, совсем как в те времена, когда таскал я ему «капли» да «медузы» в Бар.