— Ты помнишь проповедь рабби Штейнберга, по заветам Тикун Олам и Тикун Мидот?

— Не совсем. — Сэм улыбнулся. — Извини, думаю, еврей из меня тоже никудышный.

Джин не обратил внимания на его замечание.

— Тикун Олам обозначает исправление окружающего мира. Тикун Мидот относится к исцелению души. Тикун Мидот — это самосознание, которое позволяет шагнуть за грань инстинктивного, того, что ограничивается рефлексами. Осознать потребность изменить жизнь к лучшему.

— Я думал, что двигаюсь в верном направлении.

— Успех и процветание не всегда являются залогом высокого качества жизни. Ты беспокоишься о своем будущем, и это вполне естественно. Но какое бы решение ты ни принял, пускай оно будет твоим решением, а не твоей команды. Нельзя позволять кому-то решать за тебя. По-моему лучше всего об этом сказал Филипп Рот: «Человек накладывает свое клеймо на все, к чему прикасается, и все наши поступки неизбежны». Тебе все понятно?

— Да, кроме последней части.

— Рот говорит, что поместить великую веру в человеческое существо не только невозможно, но и просто глупо. Мы оставляем человеческое клеймо на всем, чего касаемся как люди. Рот видит, как современный человек идет дорогой Авраама — создает себе божков и служит этим фальшивым идолам, которые не в состоянии ни искупить наши грехи, ни спасти нас.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Подумай, Самуил. Посмотри, кем ты стал. Ты был рожден как ложный идол, мистический близнец, которому поклонялись массы. Тебе удалось создать себе другой образ, но ты, как закомплексованный голливудский актер, упорно жаждешь стать центром внимания. Ты боишься уйти, боишься разочаровать. Сынок, все это внимание — фальшивка. Слава мимолетна. Значение имеет лишь то, что находится внутри тебя.

Джин посмотрел на луну.

— Знаешь, я всегда помнил ту ночь, когда родились вы с братом. Сущее безумие. Мы с Сильвией видели все по телевизору. Вокруг больницы собралось не меньше десяти тысяч человек. Рабби Штейнберг говорил, что воздух был словно наэлектризован. А все, кто находился в больнице, — врачи и медсестры, президент Чейни, а также эти любопытные репортеры и вооруженные охранники — ждали чуда. Бедная твоя мама. Она мучилась от боли, но все равно отказывалась от лекарств… боялась, что это может пагубно повлиять на детей. Но вот знаменательное событие произошло, и они наконец показали кадры, где мама держала тебя на руках Я помню, как смотрел на тебя, такого невинного, завернутого в одеяльце, и думал — это особый ребенок, дар Господень. Но чем дальше, тем больше меня одолевали сомнения. Разве может любой ребенок или, если на то пошло, взрослый оправдать ожидания, возложенные на него всем человечеством?

Сэм сел.

— Это никогда не выходило у Джейка из головы — все эти безумные ожидания. Думаю, он всячески пытался стать тем, кого в нем видели. И на каком-то этапе сошел с ума.

— Разве это не весомая причина держаться подальше от подобного безумия?

— Да.

— Мне кажется, ты скачешь из огня да в полымя. Сэмюэл «Мул» Аглер — всеамериканский герой. Тебе нужно преодолеть гордыню, а не погибнуть под ее давлением.

Джин Аглер встал, отряхнул песок.

— Когда мне было одиннадцать, двое мальчишек сильно избили меня, потому что я был евреем. Давным-давно мне известно чувство стыда за то, кем я являюсь. Но однажды вечером отец дал мне открытку, на которой были выведены строки «Будь самим собой, учись, живи. Если кто-то тебя ненавидит — берегись его. Если кто-то тебя проклинает, не обращай внимания. Пой свою песню, мечтай о том, о чем мечтаешь, надейся на то, на что надеешься, и молись своей молитвой».

Что бы ты ни решил, Сэмюэл, делай то, от чего тебе будет лучше. То, от чего будет лучше твоей душе.

Джейкоб?

Ты там, сынок?

Если ты и там, я не могу этого узнать.

Мерзость пригасила мои чувства, заслонила от меня энергию твоих мыслей. Я не могу слышать тебя и лишь молюсь, чтобы ты смог услышать меня, чтобы мой опыт в Шибальбе был полезен тебе.

В тот раз мы говорили о любви. Очень важно, чтобы ты осознал великую силу этого чувства и то, как отсутствие любви может остудить душу.

Как Майкл Гэбриэл я ощущал себя лишенным счастья: одинокое детство вскоре сменилось одиночным заключением. Все мои зрелые годы протекли в психиатрической клинике. Даже те чудесные моменты, которые мы пережили с твоей матерью, вдруг стерлись, отошли на второй план. Горечь потерь переполнила меня настолько, что это, пожалуй, трудно описать словами.

Было ли случайным то, что Стражи наделили именно меня судьбой Билла Раби, марсианского колониста, человека, преисполненного пустотой едва ли не в большей степени, чем я сам? Думаю, не случайно.

Но не только у Билла Раби было тяжело на сердце. Почти каждый колонист терзался теми же мыслями. Чувство вины выжившего за счет погибшего камнем лежало на каждом сердце.

Миллиарды людей на Земле были уничтожены для того, чтобы мы могли выжить. Многие из нас пошли на «сделку с Дьяволом», то есть нас выбрали не в порядке жеребьевки и не за какие-то особые заслуги, а исключительно по политическим мотивам, благодаря личным связям и этнической целесообразности. Мы выжили потому, что знали, к кому обратиться, и у нас было достаточно денег, чтобы повлиять на результаты отбора.

Теперь, когда мы оказались в Шибальбе, осознание собственной аморальности убивало волю к жизни.

Но не у всех. Должен заметить, твоя кузина Лилит и ее сын Делвин, так же, как все их ближайшее окружение, не только имели иное мнение по данному вопросу, но при этом были весьма довольны тем, что мы терзаемся муками совести.

Однако мы не позволяли себе опускать руки. «Жить за тех, кто погиб» стало нашим кредо. И мы притворялись счастливыми, старались делать вид, будто на Земле все было проведено честно и справедливо, так что остается только радоваться жизни, обретенной по воле Господа.

Жизнь есть сон.

Но была ли сном жизнь Билла Раби?

А Майкла Гэбриэла?

Можем ли мы жить без любви?

Да, но только в нашем аду.

Твоя любовь спасла меня, Джейкоб, но когда ты отправишься освобождать меня, то столкнешься с теми же проблемами.

Ты не можешь просто быть Хун-Ахпу, ты должен сохранить в себе человечность. Должен снова полюбить, иначе ты вдруг поймешь, что идешь одной дорогой со своей кузиной Лилит.

Я сказал то, что должен был сказать, и возвращаюсь к моей жизни в Шибальбе.

Каждый день был разделен на три смены: работа на общее благо, личное время и снова работа, потому что крайне важно было вырастить свои зерна на райских полях.

Первые шесть месяцев я прожил в общем помещении, где было еще семьдесят восемь одиноких мужчин и женщин.