– Спасибо вам, Лекса, - произнес он и протянул ладонь для рукопожатия.

Поглядев на это с легкой озадаченностью, я порылась спешно в памяти, пытаясь найти в ней что-то про запрет касаться колдунов. Ничего не обнаружилось.

– Да было бы за что.

Я пожала Вадиму руку,и больших трудов стоило не отдернуть ее – ладонь Вебера обжигала холодом.

– гаддгаг Если хотите помочь, просто постойте немного, послушайте наше выступление, - внезапно попросил парень. – Вы щедрая – много дадите.

И я действительно осталась, причем не без удовольствия, завороженная мягким как речные волны и неизбывно грустным голосом гоета, в котором можно было по-настоящему утонуть.

Очнулась только, почувствовав нахлынувшую волну озноба. Неприятное чувство, причем, особенно неприятное потому, что знакомое до дрожи.

Говорили же мне ребята, что навь нынче не стеснительная, запросто может и белым днем среди людей бродить безо всякой опаски. В конце концов, кто смотрит сейчас на тень? А если и заметит кто неладное, какoй бедолага из штатских сообразит, что к чему?

Где-то тут точно нечисть затесалась – решила, поди, мальчишек послушать или ещё что.

Интересно, меня тот Игрок на Гостинку отправил, чтобы я Вебера и Твикс послушала,или все-таки ради встречи с другой нечистью?

Вот только где тут навь?

Я принялась вертеть головой по сторонам, отчаянно пытаясь разглядеть среди толпы зрителей что-то неправильное,то, чего не могло быть в мире людей. Но когда вокруг такая толчея, неправильного всегда больше необходимого.

И все-таки удалось высмотреть кое-кого, выглядящего странно даже среди восторженной толпы, которая внимала пению гоетов.

Чуть в стороне, у самого Гостиного двора, стояла молодая женщина в черном закрытом платье-футляре чуть ниже колен, настолько белокожая, что ее лицо под лучами вечернего солнца сияло как жемчужина.

Любой нормальный человек в таком наряде, что больше походил для весны, уже три раза бы сварился, но на лице женщины в черном не выступило и капли пота. Темные волосы незнакомки были убраны в строгий пучок, а выражение бледного как у покойницы лица оставалось строгим словно у классной дамы или старой девы. Из образа благочестивой смиренницы, почти монашки, выбивались бордового цвета губы – как капли старой крови на снегу.

Но, как бы это ни было смешно, наиболее странным мне показался черный тяжелый зонт-трость, который висел на предплечье незнакомки.

Нет, разумеется, в самом факте того, что кому-то в нашем городе пришло в голову таскать в солнечную погоду зонт, не было ничего необычного (тут всегда нужно быть готовым к похолоданию и дождю), однако именно тот, что выбрала женщина в черном, был и слишком велик,и… да, он выглядел неуместным в такую погоду в таком месте среди таких людей.

И тени у странной незнакомки тоже не было, но это я подметила уже в последнюю очередь.

Еще несколько дней назад я бы бросилась прочь, на бегу вызванивая кого-то из коллег, чтобы явились и спасли. А тут вдруг как озарение нашло – надо поговорить. Она ведь безымянная, не безликая. Вдруг это кто-то из тех, с кем хотел связаться Ружинский?

Словом, я люто мандpажировала, но к нави все-таки шла.

Нечисть в этот момент с легкой полуулыбкой повернула ко мне лицо,и оказалось, что у нее с глазами все как раз в порядке. Вполне себе обычные, до скуки заурядные зеленые очи снисхoдительно взирали на меня.

Сразу подумалось, что я стала частью чужого запутанного плана, вот только разворачиваться и бежать прочь уже поздновато. Меня увидели, оценили и ждали, что дальше.

А дальше… Дальше я, скрестив пальцы на правой руке, подoшла к женщине в черном и заговoрила первой.

– Вы же навь.

Первыми на ум пришли самые, наверное, глупые слова, которыми можно было обратиться к подобного рода существу.

Белолицая женщина передо мной улыбнулась с довольством и легкой задумчивостью, будто не только говорила со мной, но и пoстоянно прислушивалась к чему-то тайному, мне совершенно неслышимому.

– Я навь. Смотрительница, - и не подумала запираться она. - А тебя прислал сюда Игрок. Забавный шаг.

Смотрительница.

Я помнила, что Ружинский говорил о ней, вроде бы он хотел заключить договор и с помощью него вызволить брата из навьего плена.

– Вы… Вас очень хочет найти один человек. То есть гоет! – тут же принялась частить я, пытаясь придумать, как вот прямо сейчас свести вместе Яныча и безымянную навь, которую начальник отдела информирования так желал встретить.

– Рыжий хитрый лис, – улыбнулась чуть шире Смотрительница и едва слышно хмыкнула. Она явно знала про Ружинского и, похоже,избегала его вполне осознанно. - Ему не нужно меня встречать, вот и не может сыскать.

Я буквально задохнулась от возмущения. Как так можно?! Ведь сейчас речь идет о жизни человека! Будь чуть посмелей – непременно бы схватила Смотрительницу за плечи и принялась трясти в попытке донести до нее свою правоту.

– Но он хочет… – попыталась я достучаться до равнодушной нечисти, что смотрела на меня с совершенной безмятежностью.

– Он хочет заключить сделку. Все гоеты пытаются заключить сделку,только причины разнятся. Плата велика, но в итоге все выходит просто… – как будто с жалостью произнесла женщина. И в этой жалости я подметила каплю презрения. - Вот только лисенка так не вызволить. Похититель по доброй воле его не отпустит, а принудить его другая навь не может.

Был шанс, что Смотрительница сейчас бессовестно лгала прямо в глаза, но подловить ее все равно было не в моих силах. А ни с кем другим она пока не говорила и, похоже, говорить не собиралась.

– Но что тогда делать? Бросить Милку в беде?

Наверное, очень наивно задавать этому потустороннему существу вопросы с такой же простотой, что и коллегам. Однако если не спросить – тебе и не ответят, ведь так?

– Все просто, - тихо обронила навь. - Есть правила. За пленника нужно сразиться. На Изнанке.

Я тут же мысленно перевела про себя слово «Изнанка» – тот самый слой реальности, где обретается по большей части навь. Ну, помимо той, что совершенно свободно разгуливает, где хочет, вроде Смoтрительницы или Игрока.

– Туда же не попасть человеку, – напомнила я нечисти очевидное.