— Одна! — крикнули в толпе.

Разожженный болью медведь пригнулся, глядя, как срываются и прыгают следующие недруги. На этот раз спустили двух псов. Один нацелился прямо на горло зверю и был отброшен в сторону, а второй тем временем попытался вонзить зубы в незащищенное брюхо. От его хватки медведь избавился и, подняв пса, запустил зубы под щелкающие челюсти. Когда в схватку снова вступил первый пес, который прыгнул медведю на спину и прикусил ухо, Тагай выбросил вперед руки, словно вместе со своим лохматым тезкой отталкивал умирающего пса, готовясь потянуться назад, сбросить и затоптать извивающееся тело.

— Две! Три! — завопили зрители, и Тагай понял, что скоро все кончится: он увидел, как король повернул раскрасневшееся гневное лицо к придворному, который только что выиграл у него деньги. Король проигрывать не любил.

— Тихо! Тихо! — крикнул Генрих, и этот крик мгновенно был подхвачен его управляющим и стражей.

Постепенно толпа затихла, так что слышны стали только рычание собак и басовитое ворчание медведя.

— Спустить их всех! — негромко приказал Генрих в тишине, и зрители подались вперед, чтобы оказаться ближе к смертельной оргии, которая должна была вот-вот начаться. Псари пытались удержать собак за ошейники с металлическими клепками, пока отстегивали цепи. Медведь стоял на задних лапах, мотая головой из стороны в сторону. Его бока, залитые кровью — его собственной и кровью его жертв, — тяжело вздымались.

Это он сам, Тагай, раскачивался сейчас, ожидая смерти, окруженный врагами. Он принадлежит к роду Медведя. И уж если он должен умереть, то умрет, сражаясь рядом со своим родом.

У Тагая на поясе была новая шпага, купленная позором. Обнажая ее, он шагнул с помоста, на котором стоял королевский стол.

* * *

Анна смотрела вниз с высоты двух этажей, прижимая пальцы к скользкой черепице. Жан устроился в нескольких футах от нее. Он упирался ногами в зубец, который скрывал его. Вниз Жан Ромбо не смотрел.

А Анна — смотрела. Она вынуждена была смотреть, потому что все происходило именно так, как явилось ей во сне. Аристократы окружили столб, к которому было приковано цепью самое благородное существо из всех. На глазах Анны выпускали собак, по одной и по две, и девушка отворачивалась, чтобы хотя бы не становиться свидетельницей страданий. Но она все слышала. Голос, потребовавший тишины, заставил ее снова посмотреть вниз, хотя Анна по-прежнему не знала, что именно пытается увидеть.

А потом она заметила, как он встает. Она поняла, что он находился там все это время, отделившись от всех, отстранившись — и в то же время неразрывно связанный с происходившим. И когда он появился перед ее взором, Анна увидела, что он поднимает золотистую цепь — такую, какая сковывала медведя в ее сне. И эта цепь соединяла человека и медведя поверх голов. Волосы молодого человека, которые оказались даже более черными, чем ее собственные, падали ему на плечи. Он обнажил шпагу — в царящей внизу тишине Анне было даже слышно, как клинок с шорохом выходит из ножен. Он поднял голову, и в это мгновение она узнала лицо, которого никогда прежде не встречала.

Этот молодой человек двинулся вперед, направляясь к месту травли. Почему-то она точно знала, что именно он собирается сделать.

— Нет! — пронзительно крикнула Анна, выпрямляясь во весь рост и шатаясь на краю пропасти.

— Анна! Вернись! Отодвинься! — прошипел Жан».; Ему хотелось податься к ней, оттащить назад. Однако он бросил всего один взгляд вниз — и обнаружил, что ноги отказывают ему в повиновении.

Внизу услышали ее крик. Все лица повернулись к ней. Поднялся ропот. Голос Генриха перекрыл общий гвалт:

— Кто это? Кто эта женщина?

Мысли Тагая были настолько сосредоточены на том пути к верной гибели, который он собрался начать, что он посмотрел наверх последним. И тогда перед ним предстала женщина с длинными черными волосами. Она качалась высоко над ним. Он видел ее всего мгновение, потому что в тот самый миг, когда он ее увидел, она потеряла равновесие и сорвалась вниз.

— Атаентсик! — крикнул он, пока тело еще летело.

Вопль Жана «Анна!» потонул во множестве других. Однако именно этот крик услышала она — падая, она думала об отце, который всегда говорил ей о том, как рядом с мгновениями смерти время останавливается. Мир превратился в красноватое облако, внутри которого она медленно перемещалась по спирали. Она печалилась из-за того, что ее смерть принесет ему боль. И подумала о своей неудаче — после столь долгого пути. Даже сейчас она ощущала, как рука Анны Болейн прижимается к ее спине.

Ее последняя мысль была о королеве, в честь которой ее назвали. Бешено молотящая по воздуху рука ударилась о первую башню из крема и сахара. Анна падала спиной вниз, так что шестипалая кисть первой встретила стены из слоеного теста, рухнувшие со стремительностью, о которой могли только мечтать осаждающие. Разваливался слой за слоем — по мере того, как тело девушки прорезало сахарные полы и потолки крепости. Наконец Анна боком ударилась о стол, на котором было установлено кондитерское здание, и он рухнул под ее тяжестью.

Общий вскрик изумления был громче, чем те, что вызывали медведь и мастиффы. Окружающие замерли в неподвижности — все, даже животные. Тагай вернул шпагу в ножны и побежал прямо через круг опилок, мимо медведя, который опять поднялся на задние лапы, когда человек оказался рядом.

Раздался невообразимый шум — удивленные возгласы, крики… Тагай ворвался в сладкие развалины. Он шарил по липким стенам и покосившимся башням, облака сахарной пудры застилали ему глаза, и наконец его руки нащупали тело. Он осторожно провел по нему ладонями.

— Живи, Мать-Земля, живи!

Кашляя, он подсунул одну руку ей под затылок, а другой начал бережно стирать крем. Внезапно ее лицо вынырнуло на поверхность, словно девушка вырвалась из снежного сугроба. Она судорожно вздохнула, ее глаза открылись и стали слепо озираться вокруг. А потом остановились, удерживая его взгляд так, словно он всегда их знал.

С трудом Анна приподнялась из белого вихря, пытаясь глотнуть воздуха, который помог бы ей вернуться в этот мир. Она чувствовала боль. Болело все тело. И еще она ощущала какое-то давление на спине.

Ей показалось, что левая рука у нее сломана, однако правая слушалась. Несмотря на страдания, которые причиняли ей движения, она смогла завести руку себе за спину и вытащить оттуда сверток, который начал раскрываться.

— Это не должны найти. Никто не должен найти, — прошептала она, и белая пелена вновь поглотила ее.

Обмякшие пальцы уронили что-то ему на колени. Под слоями ткани Тагай увидел белую кость фаланги — сустав большого пальца скелета. В тот момент, когда сапоги первых придворных захрустели по сахарным развалинам замка, Тагай сунул косточки, завернутые в маленький саван, себе под камзол. А потом наклонился и вытащил бесчувственное тело из обломков.

Люди закружились вокруг. Послышались проклятья — дорогие наряды покрылись сахарной пудрой и жирным кремом. Тагай зашагал прочь, но остановился, когда дорогу ему преградило несколько придворных.