и охрану полосы отчуждения со всеми в ней станциями на государственный лад. С 1901 года территорию концессии взял под свой досмотр специально сформированный корпус Особого Заамурского округа в Маньчжурии. Полнота всей власти в этом полуанклаве была предоставлена генералу-инженеру Дмитрию Хорвату.

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват (1857–1937) был земляком матери Колчака, так как происходил из дворян Херсонской губернии. Окончил Николаевское инженерное училище. Служил на железных дорогах.

В июле 1918 года сформировал во Владивостоке свое правительство — Деловой кабинет и объявил себя Временным верховным российским правителем.

Хорват несказанно обрадовался приезду Колчака. Военному администратору, но никак не полководцу, ему в свои шестьдесят лет меньше всего хотелось гарцевать на белом коне. Слава Богу, нашелся авторитетный военачальник, который приведет в порядок разрозненные и уже тронутые тленом безвластия охранные отряды. Он коротко обрисовал гостю-соратнику обстановку в полосе отчуждения. Железнодорожное имущество, станции, пакгаузы, склады грабят все кому не лень: и китайцы, и казаки, и просто всякий вооруженный сброд.

— Надо навести порядок. Надо спасти железную дорогу, чтобы потом спасать Россию.

Колчак впервые облачился в сухопутный мундир. Вместо привычной черной флотской фуражки — зеленая, Корпуса пограничной охраны. Изголодавшись по живой работе, он сразу же стал сколачивать новые отряды, из которых потом поднимутся полки и дивизии освободительной армии. Необходимый кадр опытных офицеров, прошедших фронты германской войны, в Харбине и Владивостоке можно было набрать без особого труда. Нужны были рядовые бойцы. Адмирал с горячим сердцем написал «Воззвание к сербским солдатам», которые ждали во Владивостоке отправки морем во Францию.

РУКОЮ КОЛЧАКА: «Я, адмирал Колчак, в Харбине готовлю вооруженные отряды для борьбы с большевиками и немцами… Я обращаюсь к вам, сербские воины, помочь мне в предстоящей борьбе с шайками большевиков, позорящих мою Родину. Необходимо очистить наш Восток от позора большевизма, и, может быть, среди вас найдутся желающие прибыть в мои военные отряды».

Обращался он и к соотечественникам.

Однако отряды в полосе отчуждения пребывали в стычках не с армией Троцкого, а между собой, ведя старый, как сама Русь, спор — кому княжить, а кому дружинить. Есаул Семенов, действовавший в Забайкалье, опьяненный первыми победами и собственным величием, и вовсе отказался подчиняться заезжему адмиралу.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «Я напомнил адмиралу, — объяснял причину своего неповиновения 28-летний атаман Григорий Семенов, — что, приступая к формированию отряда, я предлагал возглавление его и ему самому, и генералу Хорвату. Если бы кто-нибудь из них своевременно принял мое предложение, я безоговорочно подчинился бы сам и со всеми своими людьми и никакие разговоры о моей самостоятельной политике и сношениях с иностранными консулами не могли иметь места. В настоящее же время, когда я с ноября месяца прошлого года оказался предоставленным самому себе, я считаю вмешательство в дела отряда с какой бы то ни было стороны совершенно недопустимым, и в своих действиях, так же, как и в своей ориентации, буду давать отчет только законному и общепризнанному Всероссийскому правительству.

Свидание наше вышло очень бурным, и мы расстались явно недовольными друг другом. Адмирал отказался от посещения частей отряда и немедленно вернулся в Харбин. От этой встречи с адмиралом у меня осталось впечатление о нем как о человеке крайне нервном, вспыльчивом и мало ознакомленном с особенностями обстановки на Дальнем Востоке. Его неприязнь и недоверие к японскому сотрудничеству в деле борьбы с красными, его уверенность в стремлении Японии к использованию нашей гражданской войны для территориальных приобретений за счет русского Дальнего Востока я считал основанными только на личных его антипатиях, и потому не мог согласиться с ним. Эта первая и последняя моя непосредственная встреча с покойным адмиралом выяснила всю разность наших взглядов на ближайшие задачи внешней политики национального нашего движения и на наши взаимоотношения с союзниками. В то время как адмирал, подозревая японское правительство в агрессивных замыслах против России, строил все свои расчеты на широком использовании наших западных союзников, я никогда не верил в то, чтобы помощь с их стороны могла быть сколько-нибудь существенной…

Эта единственная моя встреча с адмиралом послужила впоследствии одним из оснований для моего протеста против передачи ему всей полноты государственной власти и вызвала известный мой конфликт с Омском. И только последовавшее вскоре полное разочарование адмирала в его англо-французских симпатиях повело к мужественному признанию им моей правоты и установило то полное взаимопонимание между нами, которое дало основание покойному Верховному правителю назначить именно меня своим правопреемником на нашей восточной окраине, вопреки всем интригам и противодействию его ближайшего окружения».

Кажется, ни одно предприятие Колчака не терпело столь очевидного фиаско, как это харбинское воззвание к единству вооруженных отрядов и отчаянные попытки сплотить изуверившихся людей, охваченных к тому же жаждой разгула и наживы, в реальную боевую силу. Вирус революционной вседозволенности превратил этих некогда военных людей в завсегдатаев харбинских борделей, пивных и курилен опиума. Никто из них не хотел вставать ни под чьи знамена и расставаться с привычной уже вольницей.

И это тогда, когда на юге Добровольческая армия держала на себе основную тяжесть гражданской войны. У адмирала не было больше сомнений, что сейчас его место именно там, на своем флоте, где его помнят, ценят и, конечно же, ждут. Но как добраться туда через полыхающую Россию? Разве что, обогнув Евразию с юга, прийти в Севастополь морем через так и не взятые Дарданеллы и Босфор? Это настроение настолько овладело Колчаком, что он несколько раз серьезно повздорил со своим шефом.

Генерал Хорват и без того разочаровался в своем главнокомандующем — мало того, что ему не удалось сколотить боеспособные части, так он еще умудрился начисто испортить отношения с представителями японской военной миссии в Харбине (генерал имел виды на поддержку японцев, как, впрочем, и они на него). Хорват подписал приказ об увольнении Колчака в отставку. Адмирал без особых сожалений сложил с себя служебные обязанности, тем более что в Харбине его ожидало потрясение совсем иного свойства. Перебирая накопившуюся за время его поездок по КВЖД корреспонденцию, он обнаружил конвертик с почерком, от которого зашлось сердце. Анна! Она писала — он не мог поверить почтовому штемпелю — из Владивостока! Он боялся вскрыть конверт. А вдруг это мираж? Почтовая ошибка?

Прочитав письмо, он сразу же принялся писать ответ:

«Дорогая, милая, обожаемая Анна Васильевна! Сегодня получил письмо Ваше… У меня нет слов, нет умения ответить Вам; менее всего я могу предполагать, что Вы на Востоке, так близко от меня. Получив письмо Ваше, я прочел Ваше местопребывание и отложил письмо на несколько часов, не имея решимости его прочесть. Несколько раз я брал письмо