было, осталось за порогом, нет к нему возврата. И впереди только встреча, и сердце полно до краев.

Не могу отделаться от этого впечатления».

Все было почти что так, как в ревельском Катринентале всего два года назад. Всего два года, но и в две жизни не вместится то, что вобрали они… Огненная трещина разломила страну, их семьи, но они оба остались по одну сторону пропасти.

Посольства бывшей Российской империи оставались последними островками былого государства. В 1918 году они еще были довольно независимы от большевиков. На одном из таких «островков» в Японии и укрывался отставной вице-адмирал Колчак.

Май 1918 года… Вектор карьеры Колчака упал на предельно низкую точку. Впервые в жизни он был так никому не нужен… Ни Хорвату, ни англичанам, ни Деникину, ни Богу, ни черту, никому. Он еще надеялся, что это не так, что однажды его еще позовут… А пока он нужен был только этой, по сути дела, девчонке, играющей роль дамы… Страшно подумать — она годилась ему в дочери. Если бы он согрешил в Корпусе, как водилось кое за кем из самых темпераментных сотоварищей, она могла бы быть… Но лучше об этом не думать! Но она же думает… Для нее он почти старик, она зовет его только по имени-отчеству. Слава Богу, ей неведомы его хроническая пневмония и ревмокордит. Как точно кто-то излил душу в романсе, его душу:

Вы ласточка весенняя

Средь мраморных колонн,

Моя вы песнь последняя,

В ней слышен скорби стон.

Отброшу все сомнения,

Прощу каприз я вам,

И жизнь свою осеннюю,

Как ладанку отдам…

Он испытывал чувство виноватого счастья. До сих пор Анна была некой недосягаемой мечтой. И вот — она рядом. Готов ли он был к столь резкой перемене в личной жизни? Он все еще не верил, что накликал в мечтаниях и письмах новую судьбу.

Заветная и запретная, невозможная желанная, вымечтанная женщина — вот она, рядом, на краю света — в Японии… Так не бывает! Это судьба… Значит, она и есть суженая? А Софья?

Как они в сущности схожи — Анна и Софья. Обе отчаянные, обе готовы на все ради возлюбленного, обе прямы и прекрасны в своих порывах. Но после смерти дочурок, сначала одной, потом другой, Софья резко переменилась. Стала бояться жизни, трясется над Ростиком («Ростик — мамин хвостик»). Занянькает, изнежит мальчика. А ему служить… Да отпустит ли Софья его на военную службу?

В своей семье Колчак чувствовал себя гостем. За многие годы служебных, военных и прочих разлук он привык воспринимать свою семью разве что через письма жены.

Это бросалось в глаза даже сторонним людям.

«Колчак не был любвеобильным семьянином, — отмечал контр-адмирал А. Бубнов, хорошо знавший Александра Васильевича по совместной работе в Генморе, — на первом месте у него была его работа и его служебный долг».

Долг!

Неистребимое чувство этого вечного долга и сейчас отравляло ему, быть может, самые безмятежные, самые счастливые дни за последние двадцать лет…

Из большевистской России приходили страшные вести. Только что князь Кудашев, сам темнее тучи, сообщил о затоплении черноморской эскадры. Колчак не поверил: должно быть, обычный газетный перехлест, журналисты, как всегда, нагнетают ужасы… Но и по другим каналам чудовищная новость подтвердилась. В Цемесской бухте большевики затопили новейшие корабли Черноморского флота: дредноут «Екатерина Великая», эскадренные миноносцы «Гаджибей», «Гневный», «Громкий», «Калиакрия», «Пронзительный», «Лейтенант Шестаков», «Капитан-лейтенант Баранов», «Керчь», «Фидониси», миноносцы «Заветный», «Сметливый», «Стремительный», «Летчик»…

Кудашев сообщил также, что, со слов хорошо осведомленных англичан, нечто подобное Троцкий и Ленин замышляли сделать с балтийскими кораблями: взорвать линкоры и крейсера, поскольку глубины Финского залива не позволяли их затопить. Однако начальник Морских сил Балтийского адмирала, бывший капитан 1-го ранга портартурец Алексей Щастный, сумел привести боевое ядро флота из Гельсингфорса в Кронштадт сквозь мартовские льды. Тем самым Щастный сорвал сговор большевиков и германского генштаба. Троцкий нашел повод для расправы с человеком, нарушившим его тайные планы. Флагман Балтийского флота Алексей Щастный по приговору революционного суда был расстрелян 22 июня 1918 года. Его отвезли в подвалы бывшего Александровского военного училища на Арбате. Расстреливали китайцы, знавшие по-русски три слова: «денга», «капитана» и «огонь». Не доверяя их меткости, Щастный прикрыл сердце беловерхой флотской фуражкой — как мишенью…

Два года спустя адмирал Колчак по дороге на казнь, возможно, вспомнит, как держался перед наведенными винтовками Алексей Щастный….

Расстрел Щастного, которого адмирал хорошо знал по службе на Балтике, развеял последние иллюзии насчет большевиков. Отныне он называл их не иначе как «германо-большевики». И когда князь Кудашев предложил ему ехать вглубь России, туда, где разворачивалась главная борьба, он с радостью согласился.

Глава седьмая. На Олимпе и в подполье

Севастополь. Осень 1917 года

Чуть больше года Софья Федоровна Колчак пробыла на олимпе своей судьбы — адмиральшей, женой командующего Черноморским флотом, первой дамой Севастополя. Потом — почти отвесное падение в низины жизни, сошествие в тихий ад гражданского подполья, эмигрантского безденежья, увядания на чужбине, материнского страха за сына, а позже — за внука…

В Севастополе она не барствовала — организовала санаторий для нижних чинов, возглавила городской имени Наследника Цесаревича дамский кружок помощи больным и раненым воинам.

А муж, если не уходил в боевые походы, то до полуночи засиживался в штабе. Черноморский флот под его водительством господствовал на театре военных действий.

«…Несмотря на невзгоды житейские, — писала она ему, — я думаю, в конце концов обживемся и хоть старость счастливую будем иметь, а пока же жизнь борьба и труд, для тебя особенно»…

Увы, не суждено ей было иметь счастливую старость…

Последний раз она обняла мужа на перроне севастопольского вокзала. В мае 1917 года Колчак уезжал в служебную командировку в Петроград, которая не по его воле превратилась в кругосветку, закончившуюся роковой сибириадой. Никто не знает, что сказала она ему на прощание. Хорошо известно, что сказал он в своем последнем слове перед расстрелом: «Передайте жене в Париж, что я благословляю сына». Из Иркутска эти слова и в самом деле достигли Парижа… Но тогда они прощались ненадолго…

Она ждала его в Севастополе.

Она умела встречать. Она умела ждать. Она умела провожать. И даже на второй день после венчания в иркутской Градо-Михайловской церкви Софья провожала суженого — на Дальний Восток, в Порт-Артур, на войну…

Она ждала его в Севастополе, даже тогда, когда оставаться там стало небезопасно.

В Севастополе она пряталась от чужих глаз по семьям знакомых моряков. И хоть муж ее — Александр Васильевич Колчак — еще не совершил ничего такого, чтобы ему наклеили ярлык «врага трудового народа», «врага советской власти»,