Найти объект жалобы было нелегко, потому что чиновники Коха слишком боялись говорить о нем. Скандал «Цуман» был фактически раскопан для Розенберга одним перспективным кандидатом на пост ландкомиссара.

Цуман (Цуманские леса) — это огромный лесной массив недалеко от Ровно в направлении Луцка. Он являлся охотничьим угодьем семьи Радзивиллов — крупных польских землевладельцев на Волыни. В последний период царского режима это место было знаменито охотничьими забавами феодальной пышности, которые, если не считать костюмов времен английского короля Эдуарда, могли бы сойти прямо со страниц «Великолепного часослова герцога Беррийского» (самая известная иллюстрированная рукопись XV в., начатая миниатюристами братьями Лимбург в 1410-х гг. — Пер.).

Как было заявлено, Кох желает не меньше, чем охотиться, как Радзивилл, в этом лесу, который во времена Польской Республики (польской оккупации 1920–1939 г. — Ред.) и короткой советской оккупации (освобождения Красной армией Западной Украины и Белоруссии в сентябре 1939 г. — Ред.) стал государственным предприятием по производству смолы. Кох якобы в этом открыто признался. Он захватил имение, потому что нуждался в месте, где бы его гости могли поохотиться, находясь с визитом в Ровно. Он утверждал, что сделал это с ведома Альфреда Майера, заместителя Розенберга и шефа протокола. Эвакуация района Цуман началась еще в декабре 1942 г., но лишь 2 апреля 1943 г., то есть через пару недель после чудовищного по объему циркуляра Коха, Розенберг послал бумаги к тому же перечню циркуляра. Ожидалось, что Готтлоб Бергер положит бумаги перед Гиммлером, а Ламмерс отправит их Гитлеру.

Согласно обвинительному акту, Кох в разгар зимы выгнал сотни людей из их домов. Их за одну ночь увезли за шестьдесят с лишним километров. Еще сотни местных лесных жителей были расстреляны полицейской ротой СС как партизанские сообщники. Но ни один украинец не верил этой басне о партизанах, и даже немцы заметили, что в других местах Украины не потребовалось никаких подобных контрпартизанских мер. Докладную записку Розенберга завершал рапорт главного советника по лесному хозяйству министерства сельского хозяйства. Из этого рапорта было видно, что эвакуированные семьи сейчас надо ежедневно возить на грузовиках за 40 км до места работы. В самих охотничьих угодьях Розенберг запретил всякий сбор смолы. Триста тысяч надрезов на деревьях для сбора смолы бездействуют, смоляное производство для вермахта остановилось, а в Клевани закрыты лесопилки.

Припоминая, что Гиммлер как-то в Познани слушал его с сочувствием, когда он пытался разъяснить так называемую политику Коха, Розенберг попросил Гиммлера расследовать обвинение через Ганса Прютцмана, его начальника полиции на Украине. Но это была особенно беспочвенная надежда на удовлетворение; ибо, если бы факты подтвердились, Прютцман сам бы оказался замешан в побоище, которое там было устроено, и не по расовым мотивам, как в случае доклада об уничтожении 363 111 евреев, который Прютцман отправил Гиммлеру, а просто чтобы снискать благосклонность у бывшего железнодорожного кассира из Вупперталя.

29 апреля, так ничего и не услышав от Гиммлера, Розенберг снова напомнил о цуманском деле, но только 19 мая Розенберг и Кох были вызваны к Гитлеру. В этот промежуток времени Кох откопал доклад от своего «шефа по делам населения», который противоречил докладу советника по лесному хозяйству. Отсюда следовало, что участок Цумана подлежал расчистке для изготовления железнодорожных шпал. Операция по прочесыванию в поисках партизан была необходима, потому что лесорубов надо было защищать. Кох уверял, что переселенные лесные жители, которых он обеспечил в другом лесу землями лучшими, чем прежние, его благодарили. Услышав такое объяснение, Гитлер пожал плечами и сказал, что, хотя и обязан принять рапорт советника по лесному хозяйству, он находит это дело слишком запутанным для вынесения решения, а потому его больше не будет трогать.

А теперь Гитлер обратился к двум огромным папкам с обвинениями и контробвинениями, ожидавшими его решения в течение двух последних месяцев. Видимо, Гитлер был в курсе по крайней мере некоторых вопросов, которые в них содержались. Поначалу казалось, что Гитлер собирается возложить какую-то долю вины на Коха, несмотря на предубежденный характер материалов, которые представили Ламмерс и Борман. Однако в целом Гитлер поддержал взгляды Коха на управление Украиной, где он не потерпит никакой либерализации. «Если мы станем хоть какое-то время мягко обращаться с ними, тогда будет невозможно переправлять рабочую силу в рейх, а экспорт продовольствия в рейх прекратится». Затем, поддерживаемый провокационными репликами Бормана, Гитлер принялся критиковать «сентиментальность» Розенберга и некоторых членов Генерального штаба. И так дело дошло до любимой темы Гитлера: предательства украинцев как союзников в 1918 г. и убийства «ими их величайшего друга фельдмаршала фон Эйнгорна».

Потом Гитлер покинул комнату, оставив на Бормана и Ламмерса задачу заставить министра и рейхскомиссара пожать друг другу руки, чего им так и не удалось сделать. Гитлер избегал выносить какие-либо решения. Вопросы украинских школ, право Розенберга давать указания подчиненным Коха, право Коха жаловаться через голову Розенберга, право министерского персонала посещать рейхскомиссариат — все равным образом осталось нерешенным. Только в июне Ламмерс послал Розенбергу документ, которому отводилась роль гитлеровского решения. Фактически затянувшееся соломоново решение обрело свою форму. Гитлер просто объявил свои «отлитые в металле» взгляды, считая ниже своего достоинства уделять серьезное внимание какому-то Коху или какому-то Розенбергу.

Но Ламмерс в Нюрнберге припомнил, что, хотя и урегулирование разногласий не состоялось и хотя никакого соглашения достигнуто не было, «было принято неумное решение о том, что эти два господина обязаны встречаться один раз в месяц и сотрудничать друг с другом». Доказательств, что эта часть гитлеровского указания была выполнена, не существует. Вскоре после этого Розенберг лично посетил Украину, возможно по приказанию Гитлера. Но после того ужасного визита оба они на публике встретились лишь однажды. Это произошло вскоре после возвращения Розенберга, 13 июля 1943 г., когда Кох присутствовал на совещании министров в ведомстве Розенберга, а темой была рабочая сила на Востоке.

Хотя Розенберг уже не мог надеяться, что поездка на Украину восстановит его власть над Кохом, эта поездка, по крайней мере, дала ему повод уклониться от той обременительной роли, которую подготовили для него командующие тыловыми районами. Незадолго до разговора с Гитлером Розенберга посетил генерал Гельмих, инспектор «восточных войск», так сказать, добровольцев из военнопленных, — не очень политичный солдат, которого подстрекали потребовать смещения Эриха Коха. Гельмих вернулся с этой беседы, заявив, что Розенберг — «не мужчина, а тряпка для мытья посуды». Еще худший результат ожидал назойливые просьбы генерала Эдуарда Вагнера, который сейчас был более чем уверен, что «только провозглашение освобождения русского народа поможет выиграть еще одну кампанию в России». 25 мая делегация, возглавляемая Брайтигамом, встретила членов штаба Вагнера в Мауэрвальде. Опять Розенбергу говорили, что офицеры