Больницы быстро оказались переполнены, и пришлось срочно объявить в нескольких местах карантин, чтобы остановить продвижение эпидемии. Потом были вызваны в качестве подкрепления армейские части. Они окружили города и стреляли по беглецам, которые пытались перебраться через заграждения. В последние дни этого великого несчастья люди даже видели в небе над Парижем, Лондоном и Нью-Йорком истребители, которые обстреливали ракетами и бомбили твердотопливными бомбами обезлюдевшие кварталы, чтобы сровнять их с землей. Утверждали даже, что азиатские правительства приказали эвакуировать свои столицы, а потом стерли их с лица земли ядерными взрывами. Потом все слухи вдруг затихли, и в мире настала мертвая тишина.

Баллестра вспомнил, что в конце его сна Рим был одной гигантской безмолвной могилой, над которой летали тысячи луней. Площадь Святого Петра и купола собора были покрыты птичьим пометом, проспекты Вечного города завалены гниющими трупами. Именно в этот момент в город явился Зверь. Он имел облик монаха и шел в сторону папского дворца по улице Кончилиационе.[3]А над его головой летела огромная стая воронов.

Монсеньор Баллестра во сне смотрел из окон своего кабинета, как приближается Зверь. Когда тот шагнул за ограду из цепей и оказался на святой площади, на Ватикан обрушился ледяной ветер. Воды Тибра, который Баллестра видел вдали, выступили из берегов и превратились в красную липкую жидкость. Она стала стекаться к собору, проникая между колоннами и заливая мостовые. Казалось, что весь город истекает кровью. Монах остановился в центре площади, и колокола собора Святого Петра зазвонили во всю свою мощь.

Баллестра смотрит на свой будильник. Циферблат показывает 1:02. Прошло чуть меньше тринадцати часов с тех пор, как его святейшество был найден мертвым в своей кровати — глаза широко открыты, дыхания нет. Такой печальный день! Конечно, этим горем и объясняется кошмарный сон, который он сейчас увидел.

Ужас еще сжимает ему горло. Теперь Баллестра дышит полной грудью, чтобы прогнать страх. Он вспоминает, какая суматоха началась в Ватикане, когда в полдень зазвонили колокола, призывая верующих на молитву Богородице. Понемногу тяжелая, как мраморная плита, тишина, обычно накрывающая Ватикан, наполнилась шепотом прелатов[4]и шуршанием сутан. Фигуры в рясах прошли по площади во все стороны, тихо сообщая скорбную новость. Только посвященные поняли, что происходит. А вот журналисты были заперты в зале для прессы, и кардинал Камано рассказывал им свой любимый вздор про излучения, которые можно увидеть исходящими от тел медиумов, и про паранормальные явления. Так что репортеры ничего не услышали и не увидели. Только когда толпа римлян начала собираться на площади Святого Петра, застрекотали телексы в агентствах прессы всего мира.

Монсеньор Баллестра незаметно встал в длинную очередь прелатов, желавших отдать последние почести покойному. Она еле-еле ползла по коридорам апостольского дворца.

Целуя лоб мертвеца, он удивился: кожа покойного была теплой. Дело, конечно, в обогревателях, которые были там включены: из-за их тепла труп еще не окоченел, решил Баллестра. Но, уже готовясь выпрямиться, он почувствовал прикосновение тонкой струйки воздуха к своей шее — там, где рядом с ней были полуоткрытые неподвижные губы мертвеца. Он какое-то время смотрел на рот покойного, ожидая знака. Но знак не появился. Конечно, это был просто сквозняк. И все же… Хотя его святейшество выглядел действительно мертвым, Баллестра чувствовал, что эта телесная оболочка не пустая. Душа еще находится в ней, хотя покинет ее через несколько секунд. Между телом только что умершего человека и трупом, который несут в могилу, есть едва заметная разница. Именно ее Баллестра почувствовал, целуя старика в лоб. Как будто папа был еще жив — вернее, как будто ему никак не удавалось умереть.

Медленно выпрямляясь, он заметил странный слой пепла на ноздрях его святейшества. Таким же пеплом чертят верующим кресты на лбу в начале поста.

В этот момент на его плечо легла рука камерлинга, и Баллестра быстро отошел от гроба, спрашивая себя, не было ли то, что он видел, просто игрой его воображения. В тот момент, когда он выходил из покоев папы, туда входили бальзамировщики. Они должны были вынуть внутренности из тела его святейшества перед тем, как оно будет выставлено на бархатном катафалке в центре собора. Хочет того Баллестра или нет, папа мертв. Начинает открываться новая страница в великой книге истории Церкви. И это будет мрачная страница: она открывается в те часы, когда буйствуют силы Зла.

Прелат думает обо всем этом и пытается прогнать из своего ума остатки кошмара. Он уже готовится снова лечь в кровать и урвать у ночи еще несколько часов сна, но тишину разрывает звонок телефона. Баллестра нащупывает его на своем ночном столике и, ворча, нажимает кнопку приема:

— Префектура архивов Ватикана. Монсеньор Баллестра у аппарата.

Треск. Затем прерывающийся далекий голос:

— Монсеньор, говорит отец Альфонсо Карцо.

Монсеньор Баллестра зажигает лампу на ночном столике и надевает очки.

— Альфонсо? Какого черта ты куда-то пропал? Где ты был? Кардинал Камано всюду ищет тебя. Мы с ума сошли от беспокойства.

— Я звоню вам из международного аэропорта Денвера. Собираюсь лететь в Европу.

— Святой престол вакантен, Альфонсо. Его святейшество вчера скончался после короткой агонии.

— Я уже знаю эту новость. И она еще хуже, чем вы, видимо, считаете.

— Как она может быть хуже, чем есть?

— Выслушайте меня внимательно, монсеньор. Иезуиты из Манауса убиты. Их настоятель перед самой смертью успел сообщить мне о существовании в Ватикане тайного общества заговорщиков. Оно называется братство черного дыма Сатаны.

Баллестра долго молчит и наконец отвечает:

— Это очень старая история, Альфонсо. По-моему, сейчас неподходящее время и не тот час суток, чтобы вспоминать о ней.

— А я, наоборот, думаю, что сейчас самый подходящий час для этого, монсеньор. Но сначала мне нужно, чтобы вы открыли тайные архивы пап. Мне крайне необходимо знать, что обнаружили средневековые затворницы как раз перед тем, как была перерезана их община на горе Сервин.