Еще собираясь на свадьбу, Маня думала: что же подарить невесте? Знала, что Алексей и на дорогой подарок денег не пожалеет, лишь бы удивить людей. Но обращаться к нему не хотела. Решила подарить что-нибудь из своего, еще из дому привезенного. Достала розовый шарфик, который когда-то давала Валюшке надеть на свою же свадьбу. Правда, не новый он, пятно на нем какое-то…

— Спасибо, подружка! — поблагодарила невеста и убрала шарфик поскорее. Неужели знала, что на нем пятно?

Это самое пятно жгло и стыдило Маню, не давало весь вечер думать ни о чем другом. Против воли она улыбалась, но ни есть, ни пить почти не могла.

Был у Валюшки на свадьбе и Егор Павлович. Когда стали танцевать, первой пригласил Валюшку, потом подошел и к Мане.

— Ну, как со здоровьем? — спросил он весело. — Обошлось без ВТЭКа? Польку умеете танцевать?

Алексей на свадьбе вел себя сдержанно, пил мало, разговаривал только с пожилыми. Когда Маня, смущенная и порозовевшая после польки, снова села рядом с ним, он погладил ее по плечу, сказал, наклоняясь к уху соседа:

— Подходящая жена-то у меня? Стараюсь одевать, обувать как положено, чтобы на человека была похожа. Если бы, конечно, посвободнее у нас с этим делом было… нипочем бы ее в совхоз работать не посылал. А то ведь, чуть чего, участок отберут, корму, топки не дадут, ну и заскучаешь тогда на одной зарплате…

Короткая радость Мани разом заглохла: «А я, дура, думала, любит! Старалась поначалу, картошки его проклятые копала, на себе таскала… Хоть бы уж молчал, перед людьми не срамился!»

Но Алексей спокойно продолжал:

— На зарплату туфель на шпилях не купишь, на простые тапки не всегда останется. Корм дорогой, топку слева бери… А между прочим, не знаете ли, кому бы в Лугове велосипед пристроить? Он хороший совсем, но мечтаем к весне мотоцикл приобрести.

Мане было не по себе. Заторопила Алексея уходить. Прощаясь, сказала жениху и невесте, не глядя им в лицо:

— Приходите к нам-то… Телевизор поглядите.

И знала заранее: не придут.

8

Зима уже была на изломе, но холода не отпускали. Из-за снежных заносов не ходили машины из Белова, и Алексей теперь не всегда ночевал дома.

Как-то в одну из суббот, вечером, ждали Алексея, но его все не было, и Маня, замерзнув, легла. Когда согрелась, задремала.

— Ты чего же спишь? — зашептала над ней тетка Анна, шаря в темноте. — А ведь Леши-то нету… Случилось, может, что?

— А что ему сделается? — сонно отозвалась Маня. — Цел будет. Небось опять в Белове заночевал.

И, засыпая, подумала: тетка, та беспокоится — родной он ей. А мне — нет, и слава богу!

То, что Маня не любит Алексея, не укрылось от старухи. Один раз она даже решилась сказать:

— Ты бы с ним поласковее как… Глядишь, и поворотила бы его по-своему. Он ведь тоже не всегда такой-то был. Это та ведьма, царство ей небесное, совсем его обратала. Я его маленького помню: прибегет, бывало, седенький, щербатенький такой, сует гостинца: на, тетя Нюра, съешь! Надо как-то, матушка, а то ведь и до беды недалеко…

Мане хотелось сказать старухе, что пробовала она и лаской… Один раз, в первые месяцы после замужества, до полночи не спали они с Алексеем, все разговаривали, как жить так, чтобы всем было хорошо: со старухиных плечей побольше дела снять, скотины на зиму не пускать. Старухе, ребенку одежу справить, чтобы было в чем выйти морозцем подышать… Алексей соглашался, и Мане показалось, что она ухватилась за краешек счастья. Но утром он заорал на тетку Анну, не погладил ребенка, когда Маня поднесла его.

— Тебе, Марусь, хороший гостинец будет, — уходя, пообещал он, словно этим гостинцем хотел заплатить за вчерашнее внимание и непривычную для него ласку. А об остальном обо всем тут же забыл.

Маня не сказала теперь об этом тетке Анне. Не сказала потому, что и самой стыдно было вспомнить, как поверила и первую свою живую ласку отдала за обман.

Теперь Алексей, отправляясь в Белов, сам брал с собой то мешок картошки, то ящик сала, то плетушку яиц. Маню больше на базар не посылал: нашел нужного человека, тот сбывал. Возвращаясь, Алексей привозил Мане шелковые косынки, безразмерные чулки, кофточки, через которые все тело видно.

— А Тонино что ж, так и не будешь носить? — спросил он однажды.

— Давно сказала, не буду, — упрямо ответила Маня.

— Куда ж его?

— Я тебе говорила куда. Тете Нюре отдай, с нее скоро последнее свалится.

Алексей на минуту задумался.

— И так хороша будет, — сказал он угрюмо. — Не по театрам ей ходить.

В те нечастые дни, когда Алексей бывал дома, Маня чувствовала себя особенно стесненно: он ревновал ее и к старухе и к ребенку.

— Что ты ее с рук не спускаешь да лижешь? — раздраженно спрашивал он, видя девочку на руках у Мани.

— Пол-то холодный. Не тебя же, дядю такого, на ручки взять…

— Какое уж на ручки! Хоть бы слово какое для меня нашла. От Антонины, бывало, ласкового слова не видел, так та хоть хозяйка была, носом не крутила.

Когда тетка Анна слышала такие разговоры, у нее руки начинали трястись, она забивалась куда-нибудь подальше в угол.

В одну из ночей, когда Алексей был дома, в кухне долго и жалобно плакала Люська, а старуха горестно бормотала: «И что мне с тобой делать, ума решилась… Руки отсыхают…»

— Куда это ты? — спросил Алексей, когда Маня хотела подняться.

— А ты не слышишь? Плачет все время. Наверное, захворала.

— А ты что, доктор? Без тебя обойдется.

Маня с каким-то ожесточением отбросила его руку, и он обиженно замолчал.

После долгих уговоров девочка уснула. Маня, сунув босые ноги в валенки, носила ее по избе. Потом легла вместе с ребенком и теткой Анной на остывшей печи и долго не могла заснуть, чувствуя, как хватается Люська шершавыми маленькими пальцами ей за щеки, толкает то в грудь, то в живот короткой кривой ногой.

Алексей уехал, а вскоре после этого холодным и темным вечером у тереховского двора зафырчала машина: приехала сестра покойной Алексеевой жены. С Маней она обошлась холодно, разговаривала больше с теткой Анной. Маня растерялась, не знала, как держать себя