Узкая часть бойка проломила кость, чавкнула сыто и вышла обратно. На перепачканный кровью и мозгом черный металл налипли огненно-рыжие волоски. Сдавлено хрюкнув, Симон закатил зрачки. Столик затрещал под его тушей, с трудом выдерживая вес. Я схватил Симона за патлы, оттянул и принялся методично превращать его голову в месиво.

«Чувк-чавк, чувк-чавк», – весело напевал молоток. Хруп – сломалась височная кость. Хруп – треснула челюсть. Зубы крошились с каким-то непередаваемым звуком. Кровавые брызги летели во все стороны. Я будто ебаную отбивную готовил! Череп Симона сдувался, из округлой луны превращаясь в полумесяц.

Когда я закончил, устало отвалившись на диван, голова Симона напоминала глубокую миску с густым супом из мозга, крови и костей. Я устало вытер лицо пятерней. Какой там, нахуй, вытер?! Размазал больше…

Как же давно я хотел это сделать! Этот пидор года полтора назад спиздил мой мольберт, пока я переживал приход. Ебаная крыса! Я с мстительным наслаждением врезал мертвому Симону по жирной шее. Молоток спружинил, вырвался из руки и упал на пол. Да и хуй с ним!

На подрагивающих ногах я подошел к портрету моей музы. Окровавленными пальцами провел по губам, сделал тени глубже, сочнее. Вот оно! Вот! Я счастливо расхохотался.

Как ты там сказала? Живи, чтоб чертям было тошно? Делай, что нравится, как можно чаще? Так и поступлю, Крис! Так и поступлю, милая!

Я слезу с наркоты. Наверное, не полностью, а так, чтобы обойтись без ломки, если придется резко бросать. Что-то подсказывает мне, что в аду с веществами туговато.

Я наберу массу. Научусь убивать голыми руками. Натренируюсь в беге по лестницам. Ебаные лестницы, блядь… И зубы. Пожалуй, подпилю зубы, как у той бабы.

Я приду в ад подготовленным. Я приду за тобой, Крис.

Кровавый суп в черепной чаше плескался, когда я щедро черпал его ладонью. Новые мазки ложились на стену, ставшую холстом. Крис оживала.

Александр Подольский

Слякоть

Лес наползал на деревню со всех сторон. Серо-черный, костлявый, будто пораженный болезнью. Редкие всполохи рыжеватой листвы пропадали в тусклом переплетении стволов и веток. Над деревьями, словно хлопья пепла над костром, галдящей тучей кружили птицы. Их кто-то спугнул.

Лес был живым, хитрым. Он простирался на многие километры вокруг и защищал собственные владения непроходимыми болотами и зарослями вековых деревьев. Кровеносными сосудами его тушу пересекали спрятанные в траве дороги. Одни заманивали в никуда, другие, если повезет, могли привести в самую чащу, где когда-то неведомый великан-создатель разбросал пригоршню крохотных деревень.

Этот лес не любил чужаков. Он похрустывал, скрипел на ветру и тянул изогнутые пальцы туда, где с сумерками боролся едва заметный огонек…

…Оксана переводила луч фонаря с участка на участок, все больше уверяясь, что тут никого нет. Не горел свет в домах, не вился дым из труб, даже собак не было видно. Она долго искала тихую деревеньку, а когда наконец нашла, та превратилась в мертвую… Круглогодично тут проживали человек десять – остальные разъезжались с наступлением холодов. Однако сейчас было не тихо, а безжизненно.

Снова пошел дождь. Оксана накинула капюшон и повернула к дому. Ей не хотелось оставлять детей надолго, однако странности не давали покоя. Местные старики могли лечь спать пораньше, но не боевая тетя Люба. Оксана зашла к ней за ключами, как только приехала. Дом был пуст, дверь нараспашку. Внутри – сыро и холодно, как будто давно не топили. Ключи висели на гвоздике в прихожей вместе с паутиной.

Тетя Люба присматривала за их избушкой на курьих ножках. Они виделись всего пару раз, но Оксана с самого начала почувствовала в ней родную душу. Это была добрая открытая женщина, всегда готовая помочь и умеющая выслушать. Тетя Люба угощала ее земляничным вареньем, а Оксана рассказывала о своих бедах. Рассказывала такое, что не решалась говорить никому. Словно шептала по секрету маме, которую она никогда не знала. В маленьком, но уютном доме тети Любы гостей встречали многочисленные иконы. Теперь их не было. Здесь, у черта на рогах, что-то произошло.

У лесного черта на рогах…

Оксана поежилась, вспоминая старика, который пару часов назад вытаскивал ее «тойоту» из грязи. Непогода изуродовала дорогу так, что проехать по ней мог только трактор. Машина застряла в паре километров от деревни, и старика словно сам бог послал. Он просил называть его Батей, безостановочно смолил папиросы и нес какую-то чепуху. Про охотничий сезон и про лесного черта, который бродит в здешних местах. Оксана развесила уши в знак благодарности, а вот дети насторожились. Особенно Лиза, когда Батя сказал, что такие невесты к ним давно не приезжали.

Запирая калитку, Оксана оглядела улицу. Дождь наполнял канавы, разводил слякоть. Два рабочих фонаря из последних сил сдерживали темноту. За их горбатыми фигурами высились хлипкие заборы и дома, а еще дальше заслоняли горизонт бесконечные шпили деревьев, единой массой врастающие в черное небо.

На терраске горел свет, из дома доносились смешки, музыка. Похоже, Лиза разобралась со старым приемником и теперь развлекала брата. Ромка долго не мог прийти в себя, а сейчас хохотал в голос. Оксана улыбнулась, выдохнула шумно, в глазах защекотало. Она отошла за сарай, где оставила машину – чтобы с дороги не увидели. Села на место водителя и до боли в пальцах сжала руль. По щекам покатились слезы. Она сожгла за собой все мосты, выдернула детей из привычной жизни. Лиза только поступила в университет, завела новых друзей. Ромка пошел в пятый класс и записался на курсы английского. Они никогда ни в чем не нуждались, ради них Оксана терпела Игоря последние три года. Прощала ему измены, побои, хотя прекрасно понимала, что живет с чужим человеком. Не с тем, за кого давным-давно вышла замуж.

– Дура… какая дура… идиотка…

Она уткнулась в руль, не сдерживая рыданий, впиваясь ногтями в обшивку. Ее трясло, не хватало воздуха, накатывала тошнота. Дождь рекой бежал по лобовому стеклу, стучался в крышу. В ливневой стене плясали деревья заброшенного сада.

Игорь избил ее на глазах у детей, а когда те решили заступиться, всыпал и им. Настоящий мужик, ничего не скажешь. Расквасил губу десятилетнему мальчишке и чуть не сломал руку девчонке весом в пятьдесят килограммов. Оксана знала, что рано или поздно это случится, знала, что надо уходить. Но кто бы их отпустил? У Игоря везде были связи, о полиции или