Пожимаю плечами.

– По-хорошему, я бы стремился к разделу Китая на несколько независимых стран. Что касается наших интересов, то они распространяются на Восточный Туркестан, собственно Монголию, Внешнюю и Внутреннюю, на Маньчжурию, Корею и весь север Китая. Да, и на остров Тайвань обязательно. Французам, если они согласятся войти в Новоримский Союз, останется юг, в том числе за счет британского сектора. Что касается интереса Германии к центру, то я не вижу особых препятствий. Кроме японцев, британцев и американцев. Они будут против.

Вилли согласно машет рукой.

– Они будут против нас в любом случае.

– Вот именно. Поэтому хорошо бы столкнуть интересы американцев и японцев. Но предлагаю вернуться к вопросу, с которого мы начали. Судьба Венгрии и её лишних территорий. Итак, чего хотим мы? Мы хотим отделения от Земель Святого Иштвана национальных территорий. Словения. Хорватия. Хорутания. И, разумеется, Трансильвания. Последняя должна отойти к Румынии. А вот эти земли на юге должны отойти Сербии.

Я встал и, вытащив из папки карту, отправился в сторону Вилли. Тот незамедлительно пошел мне навстречу, и мы встретились примерно посередине. Раскладываю карту на столе. Вилли молча её изучает, вновь закуривает и качает головой.

– Есть только одна проблема, Миша. Венгры будут против этой твоей карты. И они хотят от Берлина гарантий территориальной целостности. Я могу гарантировать эти границы только в том случае, если Венгрия потерпит от румын военное поражение, а сами эти национальные окраины фактически выйдут из подчинения. Только когда Будапешт сам окажется под угрозой разгрома, только тогда мы сможем вмешаться и установить эти границы.

Усмехаюсь.

– Ну, это несложно устроить. Несколько месяцев войны, и венгры станут очень сговорчивыми. Если, конечно, Рейх не начнет слишком активничать с военной помощью и посылками добровольцев. Со своей стороны, я гарантирую, что новых русских добровольцев там не будет. Только автобронедивизион, мехбригада и авиабригада. Но без них, как ты понимаешь, румыны не смогут нанести венграм военное поражение.

Кайзер хмуро кивает и, взяв красный карандаш, очерчивает будущую границу между нашими союзами. Затем ставит свою подпись и протягивает ручку мне. Киваю, размашисто ставлю и свой автограф. Мы жмем друг другу руки. Исторический раздел Европы и мира состоялся. Пусть даже и на словах. Но что дороже слова императора? Только нарушение им данного слова. Посмотрим.

Садимся на свои места.

Вилли замечает:

– Хочу заметить, что мы не все поделили.

Усмехаюсь.

– Да, остались обе Америки, Япония, Австралия и сама Британия.

Мы рассмеялись и отсалютовали друг другу чашками с остывшим уже чаем.

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:

Освальд Шпенглер

«Возрождение германского мира»

Мюнхен. 1919 г.

Фрагмент дается по 1-му русскому изданию: «Товарищество М. О. Вольф», Санкт-Петербург, 1920.

Я не вижу нигде прогресса, цели, пути человечества, кроме как в головах западноевропейских филистеров прогресса. Я не вижу даже никакого духа и уж во всяком случае, никакого единства стремлений, чувств и понимания в этой простой массе населения, именуемой человечеством. Осмысленную направленность жизни к некоторой цели, единство души, воли и переживания я вижу только в истории отдельных культур.

Какофония европейской прессы последних дней вопит о том, что самым разительным примером окажется для будущих поколений вопрос о «вине» за мировую войну, т. е. вопрос о том, кто посредством господства над прессой и телеграфными кабелями всей Земли обладает властью устанавливать в общемировом мнении те истины, которые ему нужны в собственных политических целях. При подготовке к мировой войне пресса целых государств была финансово подчинена руководству Лондона и Парижа, а вместе с ней в жесткое духовное порабощение попали соответствующие народы. Даже русские усвоили к финалу Великой войны эту науку. «Медвежий кризис» оживил этих хтонических газетных монстров. Стало разительно ясно, что Стокгольмский мир может быть лишь временным: Мировая война вступает уже сейчас в свою вторую стадию.

Англия обнаружила в Норвегии неуверенность и слабость в дипломатическом плане. Страна, решающая такие задачи в мировой политике, не может безнаказанно ставить в руководство таких руководителей профсоюзного уровня, как Ллойд Джордж и Рамсей Макдональд. Снова и снова обнаруживается, что народные собрания и классовые партии являются плохой школой для воспитания внешнеполитических деятелей. Энергия культурного человека устремлена вовнутрь, энергия цивилизованного – на внешнее. Британия сегодня обращена в себя. Поэтому в Сесиле Родсе я вижу последнего великого человека британской эпохи… Он являет собой политический стиль дальнейшего западного, германского, в особенности немецкого, будущего. Его слова «Расширение – это всё» содержат в своей наполеоновской формулировке подлинную тенденцию всякой созревшей цивилизации. Империализм – это чистая цивилизация. В его проявлении лежит неотвратимая судьба Запада.

Вследствие того, что Франция пробудила Африку в политическом и военном отношении, и это пробуждение с совершенно иными намерениями поддерживают американские индейцы и негры, а также вследствие того, что русский эмансипизм пробудил Азию, теперь кажется, что крупный континентальный блок вдруг начинает перевешивать, и решение всех проблем с моря, которые всегда зависели, так или иначе, от Англии, и от этого до сих пор зависела мощь Англии, становится невозможным, так как флот становится бесполезным, если побережье контролируется из глубины континента. Южная Африка, Египет и Индия поняли свои перспективы. А мир ислама, который является чисто континентальным и простирается от Марокко до Китая, благодаря Мировой войне получил духовный импульс, который делает возможным любой сюрприз, какого мы не знаем со времен Чингисхана. Но судьба Азии неотделима от судьбы России. Перенеся свою столицу из Петербурга в Москву, Россия символизировала этим поворот в сторону от дела Петра Великого: тот хотел сформировать Россию как европейскую державу, свои посольства в важнейших западных странах хотел сделать центрами русской политики, рассматривая Азию как средство для достижения европейских целей. Сегодня налицо противоположное устремление, приведшее освобождённый русский дух к истокам – в Константинополь.

Социализм и прогрессизм в первоначальной его форме, правда, сами были по происхождению и структуре феноменами западноевропейскими, а потому значение произошедшего не осознавалось в полной мере. Но менее чем за год царь Михаил перековал их в эмансипизм. Эта имперская фигура, равной которой не было со времен колосса родосского, везде опирается на ту идею, что негласная работа суфражистских и прочих освобожденческих организаций, выступающих в роли послов цезаря, должна поддерживать тайную армию во всех западных государствах, которая однажды выступит открыто и осуществит мечту Александра I о Священном союзе под водительством России – в форме консервативного союза под восьмиконечной звездой.