Оставив в стороне обычное для «мудроборцев» злословие и склонность отождествлять свое мнение с «восточным отцепреданным благочестием», нужно признать, что они расписались в своем полном поражении. Народ пошел за Медведевым. Следовало что-то срочно предпринимать, и меры воспоследовали. В марте 1689 года волей патриарха Иоакима Сильвестр был отрешен от должности справщика государева Печатного двора и «великих государей жалованье 60 рублев ему, монаху Сильвестру, не дано». Далее, патриарх лично отправился в царский дворец и обвинил Медведева в том, что ученый старец писал письмо на Дон с целью поднять восстание казаков! «Воля-де святейшего патриарха, – отвечал вызванный на допрос Сильвестр, – а писем я никаких не писал». Царевна Софья оставила донос без последствий.

То, что патриарх лично унизился до бессовестнейшей клеветы, показывало «старцу великого ума и остроты ученой», что «мудроборцы» готовы на все. Они распускали слухи, будто Медведев связан… со старообрядцами; что он хочет убить Иоакима и других церковных иерархов! Сторонникам Медведева среди архиереев, таким, как украинские иерархи, митрополит псковский и Изборский Маркел и другие, угрожало отлучение от церкви. Ученейший Иннокентий Монастырский, игумен кирилловский, выписанный Иоакимом в Москву как представитель украинского богословия якобы «для изъяснения правды о пресуществлении», получил свою долю клеветы после того, как осмелился спорить с патриархом и его окружением, приводя ненавистные «мудроборцам» «силлогизмы и аргументы».

Он, писалось об Иннокентии в пасквиле, «родом еврей и верою явно жид или, если и христианин, то притворный, надо думать католического толка». «Знаем, что он еврейского рода, – улюлюкал другой мерзавец, – а где он стал христианином и где монашеский образ и священство принял, никто до сих пор не ведает». Любопытно, что еврейское происхождение Иннокентия (видного и весьма уважаемого на Украине священнослужителя) оказалось единственным «аргументом» против его ученых рассуждений. Раз еврей – значит, иудей «и, естественно, духоборец», на разные голоса вопили «мудроборцы», нечувствительно закладывая корни будущего «Союза Михаила Архангела», травли «космополитов» и других позорных для России явлений. Но и Иннокентия запугать не удавалось{116}.

«Приими оружие и щит, восстань на помощь, исторгни меч, поборствуй по матери твоей (церкви), – истошно взывал к народу в своих проповедях Евфимий Чудовский, – зашей и заключи неправедно глаголющих, да немы будут уста льстивые и лживые, прободай противящихся… и падут под ноги православных, и да исчезнут и погибнут!» Никто, однако, не спешил спасать церковь путем погрома в Заиконоспасском монастыре. Напротив, видя крайнее озлобление церковных властей против Медведева, к его келье постоянно, днем и ночью сходились люди (в том числе десятки и сотни стрельцов и солдат разных полков), решившие «его… не отдавать». Еще весной 1689 года появилась эта народная охрана «Солнца нашего Сильвестра», и суета тайных агентов патриарха, имевших указание схватить Медведева, оставалась безуспешной.

К чести ученого старца нужно отметить, что такое обострение обстановки, очевидное унижение его сановных врагов в глазах народа не доставляли ему удовольствия. Наилучшим выходом он считал свое временное удаление из столицы, пока страсти, поднятые авантюрой «мудроборцев», не поутихнут. Жизнь в дальнем монастыре и работа над книгами устраивали Сильвестра значительно больше, чем возможность досаждать патриарху. Верховные власти думали иначе. Царевна Софья, к которой Медведев вынужден был обратиться с просьбой о выезде из Москвы, повелела ему остаться. «До тех пор, пока в правительстве будет князь Голицын, со службы тебя не отпущу», – заявила царевна, втайне радовавшаяся всему, что огорчало Иоакима. Это был приказ, которого Сильвестр не мог ослушаться, хотя и понимал, что царевна не только не защитит его в трудную минуту, но и спокойно принесет в жертву, если это окажется для нее выгодно (например, если патриарх в обмен на голову ученого согласится ее короновать).

У патриарха оставалось последнее средство: он самолично выступил против Медведева, клеймя и понося его в своих проповедях. Поединок пошел в открытую, поскольку Медведев поднял перчатку и на каждую очередную инвективу отвечал в своих сочинениях и выступлениях перед народом. «И еще более народ смущал и прельщал», – признавали свое поражение «мудроборцы». «Святейший же патриарх, видя его, Сильвестра, что не покоряется… и народ еще более смущает, предал его за такой мятеж анафеме вместе с писаниями его». Гром грянул, однако случилось то, что должны были бы предвидеть архиереи российской церкви. Авторитет патриархата пал настолько низко, что провозглашенное им отлучение Медведева от церкви не заставило верующих отшатнуться от просветителя, но лишь подчеркнуло в их глазах неправоту духовных властей. Не Сильвестр оказывался вне церкви, а «мудроборцы» во главе с патриархом отлучали себя от сообщества истинно верующих россиян. «Он же, Сильвестр… в ничто бывшую на него анафему вмени»{117}.

В столице Российского государства сложилась невиданная еще ситуация: разум не только теоретически доказывал свои права, но и практически противостоял духовной власти. Большинство с радостью, меньшинство с ужасом убеждалось, что свободная человеческая мысль может быть сильнее приказов и авторитетов. «Мудроборцы» верно подметили особенность «смятения народного» по вопросу пресуществления: возбужденные сознанием, что воспринятые ими доказательства сильнее всяческих приказаний, массы людей повсеместно рассуждали и испытывали, то есть исследовали вопрос. Недаром мужчины, женщины и даже дети повсеместно и в любое время заводили разговор о евхаристии. Люди наслаждались тем, что не только получили право, но и действительно могут мыслить, здраво разбираться в наименее, казалось бы, доступной смертному области богословия, могут не присоединяться к какой-либо группе или мнению, но самолично участвовать в процессе отыскания истины. Стремясь укрепить веру, очистив ее от волюнтаристских искажений, Сильвестр Медведев помогал россиянам обрести веру в себя, в человеческий разум и достоинство. В этом смысле – надо опять отдать должное проницательности «мудроборцев» – его литературная деятельность действительно создавала угрозу основам существующей светской и духовной власти. Опасный философ должен был быть уничтожен соединенными силами властей.

Лазарь Баранович, архиепископ Черниговский и Новгород-Северский

Судьба просветителя и многих его сторонников была решена в тот момент, когда «петровцы» и «мудроборцы» в трогательном единении обрушились на правительство царевны Софьи. Первыми дрогнули перед лицом грядущих репрессий митрополит Гедеон и архимандрит Варлаам, известившие, что последуют патриарху «без всякого прекословия и прения». Несгибаемый Иннокентий Монастырский «как гнилой член проклят был» и «тайно вскоре с Москвы промыслом Евфимиевым сослан». Архиепископ Лазарь Баранович держался до ноября 1689 года. Иоаким вырвал у него отречение от истины под угрозой вселенского осуждения и лишь после того, как лишил Лазаря права участвовать в богослужении. Афанасий Иоаннов еще ранее был сослан в Тобольск, митрополит Маркелл позже осужден и лишен сана. Впрочем, подобные усложненные полемические приемы (типа заказа в Константинополе поддельных соборных посланий, личных угроз и всяческих притеснений) использовались только против заметных лиц. Для простого народа, с горечью писал современник, «немые учителя у дыб стоят в Константиновской башне: вместо Евангелия огнем просвещают, вместо Апостола кнутом учат…»{118}.