Медведев не сомневался, что его ждет особо жестокая расправа. Спасение было только в бегстве. Действительно, патриарх Иоаким включил имя Сильвестра вторым в список «злодеев», которых он (как отметил в своем дневнике генерал Патрик Гордон) настойчиво уговаривал Петра казнить. Обвинение против Медведева было включено в изветы, которыми розыскная комиссия начала «дело Шакловитого», состоящее, как известно, в «умышлении» убить царя Петра, его семью и сторонников, Иоакима и других высших иерархов. Достоверность обвинений комиссию не волновала. О «злодейском умысле» жертв политического переворота широко объявлялось еще до расследования. Приговор был вынесен заранее по соглашению победителей, оставалось лишь предпослать ему краткую комедию розыска и затем привести его в исполнение. Что касается Медведева, то по воле патриарха он еще до 12 сентября был заочно лишен монашеского звания и заочно же передан в руки светских властей{119}. У кого, у кого, а у Иоакима его вина не вызывала никаких сомнений!

Между тем, пока по России шли розыски, скакали капитаны с воинскими отрядами, воздвигались на дорогах заставы, а городовые воеводы объявляли награды за поимку «изменников», Медведев мирно жил у верного игумена Варфоломея в Бизюкове монастыре. Трудно сказать, на что он надеялся, зная упорство и безжалостность своих врагов. По некоторым его высказываниям, слышанным окружающими, можно думать, что ничего хорошего для себя Сильвестр не ждал. Но отказаться от борьбы и покорно сдаться в руки врагов он не мог. Это слишком напоминало самоубийство.

В мучительных размышлениях находился и верный Варфоломей. Он сочинял донос, одновременно пытаясь сохранить себя порядочным человеком. Вот плод его усердных размышлений, посланный воеводе:

«Да вестно велможности твоей творю, што Силвестер Медведев, з Москвы едучы, начавал у мене в монастыре ночь адну. А куды поехав – я пра то не ведаю. А хотел, и назад едучы, заехать у монастырь. Зачым я велможности твоей доношу – чтоб мне в трудности якой за тое не быть»{120}.

Похоже, что первоначально Варфоломей имел в виду спровадить Медведева и его спутников поскорее, чтобы сыщики нагрянули на пустое место. Это уже было предательство, наводящее воинские команды на свежий след. Но предательство, мало помогающее доносчику. При всей своей простоте Варфоломей сумел понять, что, не схватив Медведева и не узнав точно, куда он направился из Бизюкова монастыря, сыщики постараются представить его, игумена, сообщником преступников. Поэтому он никоим образом не показал Медведеву своего неудовольствия и оставил его в монастыре, отправив донос. Сильвестр прожил на свободе еще четыре дня, радуясь мысли, что на свете существуют такие самоотверженные друзья, как Варфоломей.

Сомнения игумена кончились 13 сентября, когда присланный из Дорогобужа отряд окружил Бизюков монастырь и схватил Медведева с его спутниками. Сильвестр, точнее уже Семен Медведев, был закован в тяжкие кандалы, но меры по его охране все время казались недостаточными. Дорогобужский воевода выделил для доставки арестантов 10 стрельцов, не считая штатских лиц; смоленский воевода прислал со своей стороны капитана Василия Андрианова со смоленскими стрельцами и солдатами (числом 40 человек), опасаясь, чтобы преступники «дорогою не ушли и дурна бы над собой какого не учинили». Из Москвы, в свою очередь, скакал в помощь охране капитан Григорий Есипов со стрельцами. За ним, все из тех же опасений, устремились капитаны Яков Бестужев и Яков Богданов. Всего за участие во «взятии» и доставке государственного преступника было награждено деньгами более ста человек рядовых, восемь десятников, три пятидесятника и четыре капитана.

«А старцу, который с сими вестями приехал, – писал боярину Тихону Стрешневу ответственный за сыск боярин князь Иван Троекуров о монахе, привезшем донос Варфоломея, – велел я побыть на Москве для того, чтоб того игумена за сие дело обрадовать государскою милостию». Действительно, на радостях власти не только «обрадовали» 30 сребрениками игумена Варфоломея, но за «многое вспоможение» при поимке Медведева наградили пятью рублями его гонца иеродиакона Леонтия. Жалеть было бы накладно – и численность команд, и суммы вознаграждений демонстрировали народу, сколь опасного преступника волокут стрельцы на суд и расправу в Троице-Сергиев монастырь{121}.

Сама доставка Медведева на розыск была, по-видимому, обставлена как торжественное шествие. Конные стрельцы четырех полков (их различали по цвету кафтанов и патронташей-бандалеров) скакали впереди и позади обоза из нескольких телег, возле которых шагали проводники, пешие солдаты и стрельцы с дымящими фитилями мушкетами на плечах. Не только Медведев, но и все его спутники были «украшены» тяжелыми цепями, являя собой свидетельство многочисленности злокозненных «изменников», покусившихся на царство.

24 сентября 1689 года в Троице-Сергиеве монастыре начался розыск и суд над Сильвестром Медведевым, «вина» которого была уже всенародно объявлена. Оставалась мелочь – испытанными способами получить «признание» обвиняемого и письменно оформить ему приговор. При этом, однако, возникли некоторые трудности. Прежде всего, основное обвинение, будто Медведев хотел убить патриарха Иоакима, повисло в воздухе. Оно было выдвинуто 30 августа одним из наемных доносчиков – капитаном Филиппом Сапоговым – и обращено прежде всего на Ф.Л. Шакловитого. Другой доносчик, Иван Муромцев, в связи с «заговором» на жизнь патриарха имени Сильвестра вообще не упоминал. На допросе и очных ставках Шакловитый категорически отрицал вину Медведева. Не удалось вырвать показаний на Сильвестра и зверскими пытками Шакловитого с товарищами.

Это незначительное упущение следователи исправили очень просто. Они вставили недоказанное, более того, полностью отрицаемое подследственными обвинение против Сильвестра в «статейный список» (свод обвинительных заключений) Шакловитого с товарищами. Следователи и судьи просто сделали вид, что это обвинение не вызывает никаких сомнений. Только после того, как Шакловитый был казнен, они спохватились, что, слишком тесно связывая Медведева с Иоакимом, оказывают патриарху медвежью услугу: ведь приговоры писались для широкого объявления, а народу было хорошо известно, что именно патриарх охотился на Сильвестра! Источник обвинения был слишком явен. Следственной комиссии пришлось опять напрячься, чтобы обвинить Медведева как-то получше.

Кровавой фантазии следователям было не занимать, поэтому они не затруднились начать дело против Медведева с обвинения в покушении на «здоровье» царя Петра и членов царской семьи. Шакловитый под пыткой «признался» во всех этих замыслах, хотя непохоже, что рухнувший с высот власти временщик был совершенно сломлен: он не подтверждал вины тех своих товарищей, которые не «признавали» свою вину сами. Сравнительная легкость «признания» Шакловитого вытекала из его психологии государственного деятеля, игравшего по тем же правилам, что и его противники. Федор Леонтьевич потерпел поражение и пощады не ждал. Зачем ему было принимать лишние муки? Если бы победил он и его неприятели из непонятного упорства не «признавались» бы в заговоре (скажем, на жизнь царя Ивана и царевны Софьи), неужели он не сочинил бы за них достаточно выразительных «признаний»? Хорошо еще, что Шакловитый не потянул с собой в могилу других людей и не пытался отдалить смерть, оговаривая невинных.