Агеев протянул руку, задерживаться у Карганова не стоило:

– Ну, тем лучше. Выходит, лично известен.

– Давай, брат, удачи. Смотри же, машина закрутилась. Если что не так – дай знать.

Подтекст последних слов Карганова был ясен: неустойку, в случае чего, платить придется. Таковы были традиции «Тура».

Вечером Агеев имел обстоятельную беседу с начальником. Шеф «узла связи», за глаза именуемый «мурза», ко всему носил фамилию Акчурин и родство с замечательным востоковедом оправдывал. С Агеевым же они были знакомы с лейтенантской юности и втемную не играли. Поэтому Агеев изложил в начале разговора все события дня, за исключением поездки к Карганову. Это пока планы.

– Давай думать, Сергей. – Шеф облокотился на зеленое сукно старинного стола, поиграл мощными покатыми плечами. – Давят сверху. В зависимость от твоей информации поставили мой перевод в Москву. Самому странно, дело ведь решенное. Кого Астманов так зацепил?

– Чего они хотят, Асан?

– Того же, что сказали тебе. Нужно помочь частным образом достойным людям и прочее. Понимаешь, по ЗАС намеками! Давай препарировать это дело.

– Хорошо. Астманов у меня был. Собирался в Ходжа-Багаутдин. Я попросил его уточнить некоторые позиции. Дал привязку. Крамолы в этом нет. Он попросил помочь ему организовать вылет вертолетом. Куда, обещал сказать по приезде. Это все.

– Когда он вернется?

– Если будет угодно Аллаху, то одиннадцатого-двенадцатого. Асан, в чем дело, они же знают, где сейчас Астманов. Там от их конторы косой десяток сидит!

– А если это не ФСБ? Так, прикрытие, все эти корочки. Я уверен – затея частная. Просто есть хороший выход на самый верх. И они уверены, что ты знаешь, куда собрался Астманов.

– Знаю. И еще, после твоих слов подозреваю другое. Все, кто знает, могут надолго замолчать. Именно поэтому я тебе ни слова больше не скажу до его приезда. Давай так поступим?

– Ладно, попробуем спустить на тормозах. Последний вопрос. Не мой, разумеется. Астманов ничего не оставлял у тебя на хранение?

– Некий предмет, имеющий оборонное значение? Жаль, нет иконы, поклялся бы, что не принимал, не обещал и так далее. А так просто скажу – нет.

«Рыночная разведка! Сами себе не можем признаться – деньги стали идеей» – эту мрачную мысль Агеев решил вытравить с помощью плотного обеда и стакана местной водки – жесткой настолько, что спирт и вода в ней, казалось, существовали порознь. Уличный плов и спиртное оказали благотворное воздействие на сильное большое тело. После обеда ожидался волейбольный матч с ротой охраны. И было наплевать на всех проникновенных шатенок. В конце концов, совесть была чиста: история с Астмановым – обычное профессиональное занятие, вербовка.

Через два часа Агееву, уже натянувшему линялую футболку, стало плохо. В госпиталь его доставили в бессознательном состоянии.

– Отравление. И, похоже, перитонит развивается. Пока такой диагноз. Не жаловался на боли в области живота? – Начальник терапевтического отделения был явно обеспокоен.

– Он на волейбол собирался! Утром был у меня – живой, здоровый, – запротестовал Акчурин.

– Помнишь, в девяносто третьем, под Новый год, шампанское? Примерно те же симптомы. Тогда трое посольских скончались. Думали – цианид, оказалось – сложнее. Но это предположение, понимаешь?

– Меня тогда здесь не было, – тоскливо ответил полковник, понимая, что жизнь Агеева висит на волоске. – Если найти следы яда – это поможет?

– Было бы кстати. Явно – сложная органика, высокая степень инфильтрации. Одним словом, «боевое отравляющее» – такая динамика! Только чем сложнее состав, тем быстрее распадается…

Акчурин уже не слушал размышлений медика, он набирал номер узла связи, чтобы отдать приказ вывернуть наизнанку забегаловку в парке, где Астманов любил поесть уличный плов.

Сколько же нужно было выпить, чтобы назвать Ходжа-Багаутдин городом и всерьез утверждать, что именно в этом захолустье решается судьба Афганистана? По всему выходит, что есть у спектакля толковый постановщик. Кто? Да какая разница? И за державу не обидно, приняла ведь участие: весь Северный альянс ходит с автоматами Калашникова, катается на танках и бронетранспортерах советского производства, стреляет из тех же пушек, что двенадцать лет назад еще били по моджахедам Ахмадшаха Масуда. Снаряды, конечно, и новые есть, громоздятся ящики на переправе – но они уже не в погашение интернационального долга. «Росвоор» в кредит Афгану не даст!

Вот такие, ни к чему не обязывающие мысли лениво ворочались в голове Астманова, листающего довольно свежие российские и таджикские газеты, оставленные в его пристанище прежним жильцом. Выпорхнувшая из складок «толстушки» визитная карточка пролила свет на личность предшественника. Виктор Хлыстун… Астманов в восторге хлопнул ладонями по столу: надо же, короля «автомобильного» жанра загнать в Ходжа-Багаутдин. Ай да «Труд», профсоюзы – школа коммунизма! Впрочем, после трех дней прогулок по военной столице Северного альянса, поездки в Панджшер и Файзабад следовало бы признать философскую концепцию Востока: «Ничему не удивляйся!»

Талибы, с их якобы превосходящими силами, стоят на месте – нормально. Десятки лагерей беженцев второй год бедствуют «между двумя огнями» – в порядке вещей. Здесь и резерв пушечного мяса. Беспрепятственная доставка товаров через линию фронта – это национальное достояние. Кто посмеет тронуть торговца?

Все это уже было: автоматы, танки, рваные галоши на худых грязных ногах, гашиш, «бакшиш!», беспорядочная пальба трассерами по ночам, дуканы, набитые гуманитаркой (а для чего она, если не продавать?).

И не так уж мрачно: «пудар» (героин) суют открыто, и доллару указали его место – это прогресс. Килограмм «пудара», «сахарного», – шестьсот долларов, поездка на двадцать пять километров – сто долларов. За рубль? Прав классик: «Скоро будут давать в морду». А чем он лучше бумажного мусора афгани?

Впечатляло и то, что за небольшую сумму северяне могли организовать минометный «обстрел талибов». Во времена ограниченного контингента огневой показухи на советский манер, для корреспондентов и проверяющих, афганцы не устраивали. Была цена патрону!

Но не ради этих впечатлений Астманов совершил «дохиль», так иносказательно афганцы в Душанбе именовали поездки в свою же страну. Всему свое время: когда-то Астманов и сам говорил «за речку», то есть в Афганистан.

А вот в чем действительно стоило удостовериться: в Файзабаде и Ходжа-Багаутдине собрался весь цвет «Джамаат-и-ислами». Ну и что? Сидела уже эта «ислами» в Кабуле. Афганистан политических реваншей не знает. Хотя рука у Ахмадшаха твердая. Только бы здоровье не подвело. Астманов увидел военного лидера Северного альянса в Файзабаде мельком, у резиденции Раббани. Запомнились впалые желтые щеки, глубокие резкие морщины и взгляд. Вдаль, поверх охраны, корреспондентов, куда-то за горную цепь были устремлены глаза «Панджшерского льва». К ответам не придраться – дипломат: «У талибов много врагов не только в Афганистане… Они сдают завоеванные позиции… Наши силы растут… Мы выступаем за формирование коалиционного правительства… Народ сам решит, кому должна принадлежать власть…» Мягко, равнодушно говорит. Так на Востоке врут, когда не особенно хотят это скрывать. А почему он должен говорить правду ангажированной своре любителей новостей? Спрашивают одно, пишут другое… Разве вчерашний СССР не знает за собой кровавой вины? Или не Запад вскормил талибов? И закрадывалась мысль: Раббани, Ахмадшах, верхушка Северного альянса в этом глухом углу – они уходят с политической арены. Не торопясь, достойно, но уходят. Кто придет им на смену? Да хоть новый сын водоноса – Бачаи Сакао! Не привыкать. Такова участь Афганистана.