– А что могут пообещать? – заинтересовался Козловский.

– Думаю, деньги. Но может быть, вас попытаются шантажировать.

– Меня? – хирург пожал плечами. – Но чем меня можно шантажировать?

– Они найдут чем, придумают. А если не найдут и не придумают, то состряпают, обнаружат у вас наркотики, или вы будете ехать на своей машине и абсолютно случайно собьете старушку с детьми. В общем, они сейчас, насколько я понимаю, ни перед чем не остановятся.

– Вы говорите «они» – их что, так много?

– Да, доктор, я говорю «они». Думаю, их меньше, чем хороших людей, но подлецов было достаточно во все времена, и наше время – не исключение, – немного грустным тоном заметил Глеб Сиверов.

– Погодите, погодите, – быстро заговорил Козловский. – Если они мне предложат деньги, на какую сумму я должен согласиться?

– Думаю, они в состоянии предложить вам такую сумму, которая вам даже и не снилась.

– Серьезно?! – не поверив услышанному, воскликнул Козловский.

– Вполне.

– И какая же сумма мне и не снилась?

– Они могут предложить вам миллион. Долларов.

– Мил-ли-он? – протянул доктор.

– А могут пять миллионов или даже десять. Для них это не имеет значения.

Все равно вы обещанных денег никогда не получите.

– Не получу?

– Конечно, доктор. Как только вы выполните то, что они вам скажут, вас ликвидируют. Таков закон, таковы правила игры. Лишние свидетели им ни к чему.

– Вы опять говорите «им», и мне становится не по себе.

– Не волнуйтесь, просто держите меня в курсе. А когда Руднев или кто-то другой назначит вам встречу, вы должны будете на нее пойти. Но перед этим сообщите мне, хотя бы за несколько часов.

– И что вы тогда сделаете?

– Вооружу вас, доктор.

– Вооружите?

– Техникой. И постараюсь записать ваш разговор с Рудневым или еще с кем-нибудь. Эта запись станет главной уликой, поможет раскрыть весь заговор.

– Да-да, я понял. Я видел, как это делается в кино.

– В кино – одно, а в жизни – совсем другое, – тихо сказал Глеб, убирая диктофон со стола.

– А сейчас вы тоже записали наш разговор?

– Нет, что вы, Федор, Наш разговор конфиденциален, и никто о нем не будет знать. Номер моего телефона вы запомнили?

Козловский закивал:

– Да-да, на цифры и на термины у меня очень хорошая память.

– Ну что ж, прекрасно. Тогда до встречи. И большое спасибо за интервью.

«Так, одно дело сделано, – удовлетворенно отметил Глеб, выходя за территорию Центральной клинической больницы. – Думаю, доктор Козловский обязательно окажет мне помощь. По всему видно, что он настоящий врач и честный человек. И такого, как он, не купить никакими деньгами, слишком уж Федор Казимирович дорожит своей честью, честью врача. Но ведь, кроме денег, существуют тысячи способов заставить даже кристально честного человека пойти против своих убеждений. С подобными случаями мне приходилось сталкиваться – почти любого можно заставить. Жестоко убитые тесть и теща – это лишь начало. У доктора Козловского еще есть жена, дети. И они, черт подери этого Руднева, могут стать заложниками в грязной игре полковника, в его стремлении расчистить своим хозяевам дорогу к власти».

До того момента, когда Президенту России предстояло лечь на операционный стол, оставалось три дня.

Точнее, трое суток – семьдесят два часа. На первый взгляд, очень маленький срок, но многое может за это время сделать человек, ослепленный ненавистью.

Сиверов и Потапчук предусмотрели, казалось бы, все. Но, как нередко бывает, жизнь внесла в их расчеты свои коррективы.

По окончании тяжелого рабочего дня в ЦКБ кардиохирург Федор Казимирович Козловский возвращался домой. Удобно устроившись на заднем сидении машины из охраны президента, он прикрыл глаза и стал размышлять о странном разговоре с лжежурналистом, состоявшемся в его кабинете незадолго до консилиума.

Впервые после встречи с Сиверовым у него появилось время все осмыслить, выработать свое отношение к услышанному и продумать свои дальнейшие действия.

Машина, отвозившая домой кардиохирурга, с включенными сигнальными маячками неслась по ночной Москве, как всегда, в сопровождении еще двух автомобилей из охраны президента.

Неожиданно шедшая в правом ряду новенькая, с иголочки, «девятка» вильнула влево, протаранив на полной скорости черную «волгу», в которой находился Федор Казимирович. «Волгу» швырнуло на встречную полосу прямо под массивные колеса КамАЗа.

Все произошло так быстро, что доктор Козловский даже не успел осознать случившегося, когда ударная волна выбросила его в проем сорванной дверцы и откинула на мостовую.

А счастливый обладатель новенькой «девятки», возвращавшийся со свадьбы друга, где, конечно же, не устоял перед соблазном хорошенько выпить за молодых, как уснул прямо за рулем своего автомобиля, так и продолжал спать, только теперь уже – вечным сном.

Страшная авария оборвала несколько человеческих жизней. Но Федор Казимирович, по-видимому, родился в рубашке. Когда его выбросило из машины, он со всего маху пропахал мостовую, получил сотрясение мозга, переломы костей на любой вкус и многочисленные ушибы. Но главное – в этой мясорубке он остался жив.

Теперь Козловский находился в ЦКБ, правда не в своем кардиологическом отделении, а в травматологии, и в новой ипостаси – пациента.

Сенсационное сообщение об аварии, в которую попал один из ведущих кардиохирургов России, на некоторое время стало главной темой средств массовой информации, но вскоре было вытеснено потоком более актуальных новостей, связанных с предстоящей операцией президента и волновавших всю страну.

И Потапчук, и Сиверов рассчитывали, что Руднев станет действовать через одного из хирургов, скорее всего, через Козловского. Но трагическая случайность перечеркнула все их тщательно разработанные планы.

Тогда как у Руднева имелся запасной вариант.

Екатерина Каштанова очень любила свою работу.

Но еще больше она любила свою дочь, и восьмилетняя Маша полностью оправдывала все надежды матери. Она хорошо училась, была послушной девочкой, и Каштанова души в ней не чаяла. Тем более что девочка росла без отца. Все свободное время Екатерина проводила с дочерью. Она с ней гуляла, читала ей книжки, даже пела песни. Маша была для своего возраста удивительно покладистым ребенком. В восемь лет она без скандалов оставалась дома одна, довольствуясь лишь телефонными звонками матери.

Каштанова страшно переживала, когда задерживалась на работе. Она начинала нервничать, через каждые десять минут звонила домой: