От этих речей полковника Руднева передернуло.

«Ваг старый маразматик! Вечно эти старики философствуют вместо того, чтобы заниматься делом».

Симаковский же галантно повел рукой, приглашая гостя в кабинет. Руднев прошел, но садиться не стал.

– Садитесь, уважаемый, – предложил Симаковский, – вашу просьбу я выполнил. Вот то, о чем вы меня просили. И ни у кого больше подобного вещества нет, оно уникальное, единственное в своем роде.

Симаковский поднял указательный палец и принял горделивую позу. Он был похож на какого-нибудь героя живописных полотен конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Отставной полковник картинно стоял, опираясь на край стола, сжимая в негнущихся дрожащих пальцах небольшую ампулу, похожую на те, какими пользуются врачи, делая инъекции.

Ампула перешла в руки полковника Руднева. Старик немного замешкался, чуть не упустив ампулу на пол, но Руднев был проворен.

– Не бойтесь, не бойтесь, – сказал Симаковский, – эта ампула из очень прочного стекла и не разобьется, даже если упадет на мраморный пол. В добрые старые времена делали ампулы из прочного стекла.

– А почему вы, Борис Андреевич, не отдали мне ее при первой встрече?

Старик важно пожал плечами и глубокомысленно усмехнулся:

– Видите ли, уважаемый, – начал он, и Руднев испугался, что сейчас Симаковский разразится какой-нибудь длиннющей тирадой, – человек должен уважать свой труд. Особенно если этот труд не похож на то, что делают другие. Я действительно уникальный специалист и того, что делалось в моей лаборатории, еще никто не превзошел. Поэтому вы и обратились ко мне… Руднев нелюбезно прервал его.

– Препарат что, бесцветен? – спросил он.

– Бесцветен. И не имеет ни запаха, ни вкуса. Как вода, чистейшая родниковая вода.

– Это то, что нужно, – удовлетворенно заметил Руднев. – Ампула последняя?

– Да, другой такой нет. И никто не сможет воспроизвести это вещество – никто, кроме меня. Я же прекрасно помню технологию и все составляющие. Там есть один секрет… «Вот завелся, старый маразматик!» – глаза Руднева сузились и сверкнули.

А может, это просто показалось Симаковскому, но на старика напала какая-то оторопь, на несколько мгновений его движения стали не столь уверенными.

– Так вы говорите, Борис Андреевич, это вещество действует в сочетании с обезболивающими и наркозом?

– С наркозом лучше. Да-да, уважаемый, оно действует именно так, как вы просили.

– И что, его в самом деле невозможно вычислить?

– Невозможно!

– Разве так бывает?

– Главное, чтобы произошло сочетание. Естественно, зная технологию, можно попытаться установить наличие в организме остаточных концентраций этого яда, но если не будешь знать, что именно ищешь, никакие экспертизы, даю вам голову на отсечение, не смогут определить причину смерти. А через восемь часов происходит полный и окончательный распад этого вещества.

И тогда вообще… – Все понял, – оборвал Симаковского Руднев, и его глаза вновь сверкнули.

– Где ваша жена, дети? – осведомился он.

– Вы же понимаете, я не люблю, когда жена видит, кто ко мне приходит.

Женщины чрезвычайно любопытны и, как правило, задают слишком много ненужных вопросов. Поэтому я отослал ее. Вернется она только к вечеру.

– Да, вы старый чекист, Борис Андреевич.

Симаковский самодовольно хмыкнул:

– Мне довелось служить с такими людьми, при таком начальстве… А учили тогда по-настоящему, не то что нынче. Хотя я не знаю, как гам сейчас учат. Но, судя по всему, таких специалистов, как я, нынче нет. Вы же ко мне обратились, а не к кому другому, – старик раздраженно махнул рукой.

– У вас есть личное оружие, Борис Андреевич?

Симаковский несколько мгновений помедлил с ответом, и по его замешательству Руднев понял, что у старика оружие есть.

– Нет, уважаемый. Зачем мне, пенсионеру, оружие.

Мое оружие вот здесь, – Борис Андреевич постучал пальцем по своему выпуклому морщинистому лбу.

– Хотя это уже не имеет значения, – сказал Руднев.

Он вынул из кармана пальто портсигар, раскрыл его, аккуратно уложил в него стеклянную ампулу и зажал резинкой. Тихо щелкнула серебряная крышка.

Руднев еще несколько мгновений держал портсигар на ладони, а затем опустил во внутренний карман пальто.

Борис Андреевич Симаковский с торжествующей улыбкой стоял у стола, ожидая продолжения разговора и заслуженного вознаграждения.

Руднев вновь запустил руку в карман.

"Значит, даст все-таки денег, – подумал отставной полковник, – вот чего я не научился в этой жизни, так это требовать у государства. Оно само мне все давало.

Сколько же я получу? В долларах или российскими?

Главное, что не придется переделывать запись в моем дневнике. Обещал же я помочь бескорыстно, а теперь, после того как дело сделано…"

Симаковский не успел додумать свою путаную мысль до конца – правая рука гостя, еще несколько секунд назад державшая портсигар, теперь сжимала пистолет с коротким глушителем.

– Что вы! Что вы, уважаемый! – выкрикнул отставной полковник КГБ Борис Андреевич Симаковский и поднял руки – так, как это делают солдаты, сдающиеся в плен.

И без того тонкие губы полковника Руднева в зловещей улыбке стали еще тоньше, превратившись в две ниточки.

– Вы слишком долго служили в органах и слишком много знаете. Думаю, вы понимаете, что ваша жизнь уже не имеет смысла. И я сейчас выстрелю не в вас, полковник Симаковский, а в ненужную нашему делу информацию, – словами киногероя объяснился полковник Руднев и нажал на спусковой крючок.

Выстрел был практически беззвучный. Пуля вошла точно в центр выпуклого морщинистого лба Бориса Андреевича Симаковского. Он качнулся, заваливаясь на письменный стол, и уткнулся головой в его крышку.

Кровь полилась на столешницу, пачкая листы бумаги.

Секунд двадцать полковник Руднев стоял без движения, продолжая сжимать рукоять пистолета.

– Ну вот и все, дорогой, – он подошел к уже мертвому Симаковскому, приставил пистолет к затылку и еще раз нажал на спусковой крючок. – Так будет лучше. Благодарю за службу.

Ощущая холодок в груди, Руднев покинул квартиру, спустился по лестнице, огляделся по сторонам. Ничего подозрительного не заметил и через арку вышел на улицу. А пройдя полквартала, сел в свой «фольксваген», запустил двигатель.

– Дело сделано, – сказал он самому себе, переключая скорости.

Глеб Сиверов видел, как Руднев покидал подъезд.