Да только как-то весной Клэр отправилась в «Фазаний луг» и совершенно в духе нашей профессии попала в дурную ситуацию, из которой вышла такой же мертвой, как мормонский путешественник, вынесенный недавно в черном мешке из 15-го номера.

И, лежа в постели, еще живой, под проворными струйками химически охлажденного кондиционером воздуха, овевающими мои простыни, я пытаюсь найти утешение, защиту от чувств, в которые погружают меня и память, и события этой ночи, а именно: ты в тисках, ввергнут в чистилище и не можешь даже пальцем шевельнуть, чему наглядный пример твой тет-а-тет с мистером Тэнксом в смертоносной ночи, ваша общая неспособность высечь искру, найти друг для друга убедительные, ободряющие слова, прийти на помощь. И даже наблюдая, как другой человек уходит в пустую потусторонность, вы не в силах поделиться надеждами на будущее. А были бы в силах, у вас на душе, глядишь, и полегчало бы.

Смерть, ветераном которой я стал, кажется сейчас такой близкой, такой изобильной, такой, о, такой значительной и всесильной, что пугает меня до икоты. Хотя через несколько часов я пущусь со своим сыном совсем в другой путь, полный надежды, жизнеутверждающий, отрицающий все ничтожное, пущусь, чтобы начать все сначала, вооруженный только словами и собственными силами, и не возьму с собой ничего хотя бы вполовину такого же трагического и неотвязного, как тело в черном мешке или утраченные воспоминания об утраченной любви.

Внезапно сердце опять заводит свое будум-бум, будум-будум-бум, как будто и самому мне предстоит вот-вот в спешке покинуть жизнь. И, если б мог, я выскочил бы из постели, набрал чей-нибудь номер и закричал в маленькую твердую трубку: «Все в порядке. Я увернулся. Она была черт знает как близко, я потом расскажу. Но меня не достала. Я чуял ее дыхание, видел, как сверкают в темноте ее красные глаза. Холодная, липкая лапа коснулась меня. Но я ускользнул. Выжил. Жди меня. Жди. Не столь уж и многое нам осталось». Да только нет у меня никого. Ни здесь, ни где-то поблизости нет человека, которому я мог бы это сказать. Как жаль, жаль, жаль, жаль, жаль.

Восемь утра. Надо поторапливаться.

Я выезжаю из «Морского ветерка» и, спохватившись, останавливаю машину, чтобы пересечь шоссе, забраться по лесенке на ступеньку зеленого фургона мистера Тэнкса и засунуть под великанский дворник ветрового стекла мою визитную карточку, на обороте которой написано: «М-р Т. Рад был познакомиться с Вами. Звоните в любое время. ФБ», за чем следует мой телефон. (Первое требование искусства продаж – нужно представить себе, что таковая состоится.) Занятно – окидывая быстрым любознательным взглядом кабину водителя, я вижу на пассажирском сиденье сваленные в беспорядке книжки «Ридерз Дайджест», а поверх них огромную желтую кошку в золотом ошейнике, которая таращится на меня так, точно я – оптический обман. (Животных в «Морском ветерке» не приветствуют, а мистер Тэнкс, разумеется, строгий приверженец выполнения всяческих правил.) Уже спускаясь на землю, я замечаю также прямо под дверью кабины выведенное вычурными красными буквами и заключенное в кавычки имя: «Сирил». Мистер Тэнкс безусловно заслуживает пристального изучения.

Вернувшись на парковку, чтобы оставить в конторе ключ (насчет залога я запамятовал), я обнаруживаю, что «субурбан» с прицепленным к нему «Бостонским китобоем» исчез, а поперек закрытой двери № 15 растянута желтая лента с надписью «место преступления». И вспоминаю, что видел все происшедшее во сне: опечатанный домик, машину, которую увозят ночью на буксире коренастые, мускулистые и потные белые мужчины в рубашках с короткими рукавами, кричащие: «Сдай назад, назад сдай», за чем следует жутковатый лязг лебедочной цепи, взрев большого мотора и новый крик: «Пошла, пошла, пошла».

В 8.45 я (со слезящимися глазами) останавливаюсь, чтобы выпить кофе, в Холивилле, у ресторанчика «Среди друзей». И, справившись в атласе, решаю доехать по скоростной магистрали «Янки» до Уотербери, добраться оттуда через Мериден до Мидлтауна, в котором адъюнкт-профессор Чарли «учит» студентов и студенток Уэслианского университета отличать ионические колонны от дорических, а потом рвануть по СТ 9 прямиком в Дип-Ривер, тогда не придется долго и нудно волочить мою задницу, как я намеревался вчера, до Норуолка, тащиться на восток вдоль Пролива в обществе, не сомневаюсь в этом, четырех триллионов американцев, жаждущих провести спокойные, здравомысленные выходные и делающих все, чтобы этого не случилось.

В ресторанчике я просматриваю норуолкский «Час» в поисках упоминаний о ночной трагедии, хоть и понимаю, что произошла она слишком поздно. Зато узнаю из газеты, что в Огайо умер Аксис Салли, восьмидесяти семи лет, когда-то с отличием окончивший там же Уэслианский университет; что Мартина за три сета переиграла Крис[61]; что гидрологи решили переправить воду озера Мичиган в более важную, пострадавшую от засухи Миссисипи; что вице-президент Буш объявил: экономическое процветание страны достигло «рекордной высоты» (и словно для того, чтобы уличить его во вранье, рядом с этим сообщением красуется боковая колонка, сообщающая об ухудшении положения с ценами, взаимными фондами и продажами CD, промышленными заказами и спросом на авиационные перевозки – теми пунктами избирательной платформы, в отношении коих Дурень Дукакис должен как-то облапошить избирателей, чтобы не сесть в лужу).

Расплатившись, я затискиваюсь между двойными дверьми «вестибюля» ресторанчика, чтобы произвести стратегические звонки: один на мой автоответчик, на котором новых сообщение не оказывается, – уже облегчение; другой Салли с намерением предложить ей чартерный авиарейс в любое место, где мы можем встретиться, – ни ответа, ни подключенного автоответчика, и я чувствую, как мои кишки обвязывают веревкой и рывками тянут вниз.

Затем не без опасений звоню Карлу Бимишу – сначала в чертог корневого пива, где Карла пока что быть и не должно, а после в его холостяцкое логово в Ламбертвилле, где он снимает трубку после второго гудка.

– У меня все путем, Фрэнк, – кричит он, отвечая на мой вопрос о злонамеренных мексиканцах. – Да, надо было позвонить вам ночью. А я вместо этого позвонил шерифу. Правда ожидал всяких ужасов. Но. Ложная тревога. Эти мелкие долдоны так и не объявились.

– Я не хочу, Карл, чтобы вы подвергали себя опасности.

За моей спиной текут клиенты ресторана, открывая двери, овевая меня жарким воздухом, толкая.

– Ну, знаете, я с собой чистильщика прихватил, – говорит Карл.

– Кого прихватил? О чем вы?

– О двенадцатизарядном помповом обрезе, вот о чем, – полным превосходства тоном объявляет Карл и издает зловещий смешок. – Серьезная машинка.

О «чистильщике» я слышу впервые, и слово это мне не нравится. Собственно, оно пугает меня, что довольно глупо.

– Не думаю, Карл, что держать «чистильщика» в пивном ларьке – такая уж хорошая идея.

Карл не любит, когда я именую наш бизнес «пивным ларьком», но так уж я его для себя обозначил. Если не ларек, то что же? Офис?