– Живей! – заорал Брэтали, и они помчались, не разбирая дороги.

Наверное, не так-то трудно будет оторваться от преследователей среди трущоб, затеряться… А если нет?

Защёлкали выстрелы. И у этих – пулевое оружие. Ингрид боялась, что или она сама, или Сальваторе в любую секунду свалятся, как подкошенные. Но нет. Оторваться действительно удалось. Звуки погони стихли вдали. Тяжело дыша, двое беглецов остановились около глухой бетонной ограды.

«Пронесло…» – хотела было с облегчением выдохнуть Ингрид. Но слово застряло в горле. Она увидела, как по асфальту расплывается густо-красная лужица. Стоило взглянуть на неё, и ощущение нереальности происходящего тут же вернулось. Одна за другой тяжёлые алые капли падали, лужа расползалась…

«Неужели так бывает? – мелькнуло в голове. – Тебя подстрелят, а ты и не заметишь…»

Только когда до неё дошла вся глупость такого предположения, Ингрид сообразила, что лужа не у неё под ногами.

– Брэтали, ты ранен?

– Да зацепило…

Пока они бежали, Ингрид не слышала ни крика, ни даже стона.

– Куда? Ой-й…

Со стороны большого и указательного пальцев правая ладонь Сальваторе была в крови. Пуля действительно, только «зацепила», но выглядела рука ужасно.

– Тебе в больницу надо! Как же мы…

– Тише ты… Никуда мне не надо, – сквозь зубы отозвался Сальваторе. – Спокойно отлежаться, и всё.

– Перевязка нужна, ты кровь теряешь…

– Всё будет нормально. Просто какую-нибудь тряпку побольше, замотать. У меня ничего подходящего…

Подходящего у Ингрид тоже не было. Она сняла с шеи шарф и протянула его Брэтали, сильно сомневаясь, что это чем-то поможет.

– Пойдёт.

Он обернул шарфом раненую руку и прижал её к груди.

Минут пять Сальваторе и Ингрид петляли по трущобам, пока не отыскали пригодное укрытие в одном из зданий. В холле с полукруглым потолком Брэтали опустился на пол возле лестницы, ведущей на верхние этажи.

– Давай, я помогу получше завязать рану, – предложила Ингрид.

– Не нужно. Ты только оставайся здесь, не уходи никуда.

Он закрыл глаза, посидел так немного. А потом лёг на бок, подложив под голову рюкзак, и подтянул колени к подбородку. Искалеченную руку по-прежнему прятал на груди.

Ингрид не понимала происходящего, но догадывалась, что беспокоить Брэтали не надо. Долго сидела рядом с ним, пока совсем не замёрзла. Чтобы согреться, стала ходить туда-сюда по залу. Как медленно тянется время… До полудня ещё несколько часов. Что, если появятся патрули, или опять неспящие?.. Но вокруг было пусто и тихо.

Устав ходить, Ингрид села на ступеньку, прислонилась к перилам и задремала. Ночное бодрствование дало о себе знать.

Когда она проснулась, Брэтали так же неподвижно лежал на полу. Удивительно, какой маленькой кажется сжавшаяся в комок человеческая фигура в этом громадном пустом зале…

А если он… Нет, глупости. Он же был ранен в руку. Всего лишь в руку.

Как раз в тот момент, когда в голову Ингрид начали лезть особенно тревожные мысли на его счёт, Сальваторе впервые за долгое время пошевелился. А спустя минуту встал на ноги.

– Мне… нужно поесть. Поскорее бы, – сказал он и принялся разматывать шарф, которым закрыл рану.

Не задавая вопросов, Ингрид сошла с лестницы. От её внимания не ускользнуло, что Брэтали выглядит осунувшимся, и бледнее обычного.

– Наверное, шарф теперь испорчен…

– Да брось его здесь! Нашёл, о чём беспокоиться.

Сальваторе стёр с ладони запёкшуюся кровь. Раны не было. Только кожа на её месте была тонкой, розоватой, как на недавно зарубцевавшемся шраме.

Ингрид знала, что с дурацким видом пялится на его руку, но ничего не могла с собой поделать.

– Как ты это…

– Ну, ты совсем невнимательно читала Мартинсена.

Сальваторе принялся тщательно отряхивать от налипшей пыли пальто.

– Я и представить не могла, что это вот так… Читать – это одно, а… Ты потерял много сил, да? А у нас никакой еды не осталось!

– Да ладно. Вот выйдем из Пустоты и – в первую же эстхелмингскую забегаловку.

Время уже перевалило за полдень, тотальная проверка закончилась, можно ничего не опасаться.

– У меня есть идея получше. Пойдём сейчас не в Эстхелминг, а в Миддэл.

Брэтали не возражал. О том, куда они направляются, он осведомился только когда позади остались и трущобы, и часть пути на миддэлском метро.

– Представлю тебя своей тётушке. То есть, она мне не тётка, более дальняя родственница. Воспитывала меня в детстве. Отец всегда был занятым человеком… Тётя Матильда специально переезжала в Джаракас, жила с нами почти восемь лет. Потом вернулась сюда, в Карану. Она отлично готовит, кулинария – это для неё и хобби, и искусство, и всё на свете. Но для себя одной ей много еды ни к чему, поэтому она каждый день отправляет какие-нибудь блюда в детский приют. Из натуральных продуктов, синтетику не признаёт. Вот увидишь, она соорудит нам обед как в лучшем ресторане.

– Они там дерутся, наверное.

– Кто? – не поняла Ингрид.

– Дети в приюте. Из-за вкусного. На всех же она не наготовит.

– Ну да… Понятия не имею, как там распределяют…

– Знаешь, она из ортодоксалов, – сказала Ингрид, когда уже подходили к тётушкиному дому. – Небогатый род, но со своей историей. Тётя придаёт этому большое значение. Но вообще-то она молодец, если не обращать внимания на пару-тройку предрассудков. И ещё у неё жуткий акцент, не удивляйся. У них дома было принято разговаривать на одном из старинных языков. Она за всю жизнь так и не переучилась.

– Как же она, ортодоксалка, приходится тебе родственницей?

– Старые семейные дела, за несколько поколений до меня. Часть родственников по отцовской линии стала нейтралами, часть осталась ортодоксалами.

Говоря о тётушке, Ингрид против истины не погрешила. Матильда Штальдмит придерживалась строгих взглядов и традиций, свойственных её офстату. Но сердце у неё было доброе. В своё время она приложила немало усилий для того, чтобы превратить сутулое создание с копной вечно растрёпанных рыжих волос в «маленькую леди», как она выражалась. Причём делала это с неизменным терпением и заботой. Собственных детей у неё не было.

Теперь Ингрид сомневалась, что насчёт «леди» всё получилось как надо. Но своими городскими манерами и воспитанием в детстве она была обязана именно тёте.

Сейчас Матильде Штальдмит перевалило за семьдесят лет. Но её седые волосы всегда были аккуратно завиты и уложены. Платья она носила старомодного покроя, но сшитые идеально, на заказ.

Открыв дверь, Матильда всплеснула руками: