26 июня. Выпустили в город. Двухэтажное здание музея в самом центре города. Архитектура девятнадцатого века. Жаркий день, люди обливаясь потом, спешат в тень. Дверь в музей открыта. Две тетки возятся на газоне.

— Вы куда? — спрашивает одна, лет пятидесяти, с волосами настолько редкими, что их легко можно принять за лысину.

— В музей.

— Иди, Павловна, они в музей хочут, — подает голос вторая тетка.

По поведению теток догадываюсь, что посетитель здесь — продукт редкий, так сказать, штучный товар.

— Ну, идемте, только билет надо купить.

— Сколько?

— Двадцать рублей.

Я протягиваю деньги.

— Вот билеты.

Лысая тетка достает много бумажных квадратиков, на которых стоит цена «Четыре рубля». Надпись на них гласит: «Брянский краеведческий музей». Однако мы вроде бы в Сураже. Приглядываюсь к бумажкам, различаю штамп: «Суражский краеведческий музей».

— Спасибо, но билеты мне не нужны.

Тетка обижается:

— Как же, возьмите, нам ваши деньги не нужны.

Беру, чтобы не обидеть лысую музейщицу.

— Может быть, вы книжки купите? — с плохо скрытой надеждой спрашивает тетка.

— Книжки, какие? Покажите.

— А вот. — Она лезет в стол и протягивает штук пять книжек. — Это вот нашего писателя, местного, суражского, и вот еще.

Перспективы приобрести творения местного суражского литератора меня не вдохновляют, но пару книжек я все же покупаю. Одна — «Брянский край в X веке», вторая — про Тютчева. Протягиваю ей деньги, сдачу мне возвращают моими же деньгами.

Музейный холл — небольшое помещение, из которого ведут две двери. Одна — на лестницу второго этажа, вторая, видимо, — в служебное помещение.

— Экспозиция на втором этаже?

— Да, в одном зале — знатные люди Суража, во втором — история края и военная экспозиция.

— Давайте начнем с истории края, так как военной тематикой я не очень интересуюсь.

Тетка вновь обижается.

— Нет уж, начнем со знатных людей, — безапелляционно заявляет она.

Знатных людей за всю историю города оказалось немного. Один — композитор, создавший гимн милиции, второй — генерал-артиллерист живший в девятнадцатом веке, третий — все тот же местный ныне живущий в Москве писатель, чьи книжки пыталась мне впарить служительница. В углу помещения, отведенного под его знатность, на витрине сиротливо примостилось шесть или семь книг, половина из которых были сборниками произведений нескольких авторов. На черно-белых фотографиях, украшавших стены, на фоне дверей того же музея стоял пожилой мужчина с бородой.

Насладившись знатными людьми, мы перешли в зал местной фауны. В комнатах, обитых черной тканью, на стенах и полу располагались чучела животных и птиц. За изготовление чучел захотелось убить местного таксидермиста. Жуткие, словно выскочившие из реактора Чернобыльской АЭС, белки смотрели на меня непропорциональными глазами. Птицы с перьями, явно облитыми кислотой, наводили тоску.

— Прекрасно, — рапортую я с фальшивой бодростью, — идемте дальше.

Тетка кивает головой, и мы покидаем зал мертвых изуродованных птиц и белок.

— А что было раньше в этом здании?

— Партийная организация, а потом детская клиника, — охотно отвечает служительница, открывая дверь в зал военной славы.

Надо признаться, что и слава оказалась не очень.

— А сколько Сураж был под немцами? — интересуюсь я с видом знатока.

И тут вдруг выяснилось, что город под немцами не был вообще. Я опешил, прикидывая, как такое могло произойти. В моей голове эта информация не укладывалась. Передо мной возникла выгородка землянки, еще одна выгородка изображала мирную послевоенную квартиру. При чем здесь была квартира, оставалось загадкой.

Следующий зал был значительно веселее.

— Вот это портрет Семченко. Он был управляющий усадьбы, он же был мужем Екатерины Второй.

Я слушаю, плохо понимая, что происходит. Как? У Екатерины Второй был второй муж? И этот муж — Семченко? То есть у нас на Руси был царь, которого звали Семченко?

Лысая тетка продолжает чесать, я молчу.

В другой комнате обнаружились прялки и ткацкие станки, а стены были украшены рушниками.

— Вот тут у нас станок, на нем ткали рушники. Станок древний, очень. А вот и рушники. Вот этот выткан в восемнадцатом веке.

Тетка тычет пальцем в кусок ткани, висящий на стене. На ткани написано «1914 год».

— Где, где? — интересуюсь я с видом эстета из Тулы.

— Вот. — Палец торжественно направлен в сторону рушника.

— Восемнадцатый век?

— Восемнадцатый, — уверенно заявляет тетка, спокойно игнорируя надпись на рушнике.

Еще в музее были выставлены бивень мамонта и несколько каменных осколков, названных местными исследователями орудиями древнего человека.

В общем, осталось от музея следующее впечатление: захочешь ограбить — не сможешь. Брать решительно нечего, впору самому что-нибудь туда положить.

Невыносимость бытия —

Милиция, тюрьма и я.

В 1916 году русский авиатор Роковицкий, облетая Арарат, видел с воздуха большое судно, лежащее на склоне горы. Сообщение заинтересовало царское правительство, и оно отправило на Арарат специальную экспедицию. Согласно отчету этой экспедиции, она обнаружила то, что, по официальным донесениям, называлось ковчегом. Однако в связи с революцией в России отчет не был опубликован, а впоследствии был утерян.

На свинарнике свиньи ржут как лошади. Каждый день!

Бык-проститут. Его услуги подорожали, уже двести пятьдесят рублей за раз.

1 августа. В Верхней Пышме — вспышка «болезни легионеров». Легионелла размножается в горячей водопроводной воде.

2 августа. 13 дней как не курю. Очень хочется, но я держусь.

Продать можно что угодно, вопрос в цене и упаковке. Продать может любой, вопрос в цене и обстоятельствах.

29 августа. Пифагор заимствовал идею метемпсихоза у египтян. С тех пор она была воспринята многими народами, в частности друидами.

Религия древних галлов исходит из того, что души, будучи бессмертными, все время пребывают в движении и переходят из одного тела в другое.

— Подослали они ко мне человека. — Археолог посмотрел на меня, перевел взгляд на еще не закипевший чайник и продолжил: — Он попросил достать ему пару вещей. — Снова осторожный что-то прикидывающий взгляд. — Я достал, потом еще он что-то попросил, а потом завел такие разговоры: мол, за свою безопасность опасаюсь, нужен пистолет. Я ему говорю: это же незаконно, а он мне: нормально все будет. Очень нужно, помоги. Вот я и решил помочь. Поехали, говорю, в лесок.