— Мы будем сегодня заниматься?

— Она спит. Слава богу, уснула.

— Когда она едет в Бостон?

— Даже если операцию отложат — а я буду на этом настаивать, — она уедет в четверг.

— Пожалуйста, передайте мисс Элспет, что я приду в среду и что навещу ее в Бостоне, когда вы скажете… Миссис Скил, звоните мне в любой час дня и ночи без колебаний. Днем меня трудно поймать, но я оставлю вам свое расписание с номерами телефонов, где меня можно найти. Вы и мисс Элспет должны набраться смелости не уступать тем, кто возражает против моих посещений.

— Спасибо.

— Мадам, хочу сказать еще одно. Артур — просто замечательный молодой человек.

— Правда ведь? Правда?

И мы рассмеялись, удивляясь самим себе. Тут в дверях появился джентльмен. Без сомнения — бывший граф Йенс Скил Скилский. Он сказал:

— Мэри, будь добра, перейди в библиотеку. Всякой глупости должен быть конец. Это — последний визит французского учителя в наш дом. Не соблаговолит ли французский учитель послать мне как можно скорее счет? Всего хорошего, сэр.

Я лучезарно улыбнулся в лицо разгневанному хозяину.

— Спасибо, — сказал я, поклонившись с видом служащего, которому предоставили долгожданный отпуск. — Всего хорошего, миссис Скил. Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет вашим детям. — Я опять улыбнулся хозяину и поднял руку, как бы говоря: «Не трудитесь меня провожать. Я знаю дорогу». Только первоклассный актер, будучи выгнан из дома, может покинуть его так, как будто ему оказали великую милость — Джон Дрю, например; Сирил Мод; Уильям Жилетт.

Я ожидал ночного звонка, поэтому сидел с книгой. Звонок раздался около половины второго.

— Мистер Норт, вы сказали, что я могу вам позвонить в любой час.

— Ну конечно, миссис Скил.

— Элспет очень огорчена. Она хочет вас видеть. Ее отец разрешил.

Я покатил к ним. Свет горел во всех окнах. Меня привели в комнату больной. Слуги, в крайнем смятении, но одетые так, как будто это был полдень, притаились в темных углах и за полуоткрытыми дверьми. Миссис Скил стояла в верхнем холле с врачом. Меня представили ему. Он был очень сердит и холодно пожал мне руку.

— Доктор Эглстон разрешил мне вас вызвать.

В отдалении я увидел мистера Скила, очень красивого и взбешенного. Миссис Скил приоткрыла дверь и сказала:

— Элспет, милая, мистер Норт пришел тебя проведать.

Элспет сидела в постели. В глазах ее горела ярость — должно быть, после долгой схватки с отцом и врачом. Я одарил улыбкой всех присутствующих. Мисс Чалмерс не было видно.

— Bonsoir, chère mademoiselle[89].

— Bonsoir, monsieur le professeur[90].

Я обернулся и сказал деловитым тоном:

— Я хочу, чтобы Галоп был с нами.

Я знал, что где бы он ни был, он меня услышит. Он появился тут же. Поверх пижамы на нем был толстый халат с гербом его школы. На виду у зрителей я вынул часы и положил на столик возле кровати. По моему знаку Галоп распахнул дверь в холл и другую — в следующую комнату, где, наверное, кипела мисс Чалмерс.

— Вам было плохо, мисс Элспет?

— Да, немного. Я не позволила сделать мне это.

Я повернулся к двери и спокойно сказал:

— Все желающие могут войти. Я пробуду здесь пять минут. Я прошу только оставить за дверью свой гнев и страх.

Вошла миссис Скил и села на стул в ногах у Элспет. Пожилая женщина, перебиравшая четки — должно быть, няня Элспет, — вошла с видом человека, бросившего вызов порядкам. По-прежнему перебирая четки, она стала в углу на колени. Я продолжал улыбаться во все стороны, словно это самый обыкновенный визит, а я — старый друг дома. Случай же был настолько из ряда вон выходящий, что слуги толпились у дверей и никто им не выговаривал. Некоторые даже вошли в комнату и остались стоять.

— Мисс Элспет, когда я ехал на велосипеде по авеню, там не было ни души. Точно лунный пейзаж. Очень красиво. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Я был слегка exalté[91]и неожиданно для себя запел старую песню, которую вы должны знать: «Каменные стены — еще не темница, железные прутья — не клетка»[92]. Эти строки, написанные почти триста лет назад, служили утешением тысячам мужчин и женщин — и вот мне тоже. А сейчас я вам что-то скажу по-китайски. Вы ведь помните, я вырос в Китае. Потом я переведу. И эл сань — с падающей интонацией. Сы. Цзи-дань-гао — с повышением. У — понижение тона — ли ту бэй. Ну ци фо нью. И так далее. — Первые семь слов — все, что я знаю по-китайски. Означают они: «Раз, два, три, четыре, курица — яйцо — пирожок». Мадемуазель, это значит: «Вся природа едина. Каждое живое существо тесно связано со всеми другими живыми существами. Природа хочет, чтобы каждое существо было совершенным представителем своего рода и радовалось дару жизни». Это относится и к рыбке Галопа, и к Жаклине, и к Байяру, и ко всем присутствующим, включая вас, Галопа и меня. — Это были не слова Конфуция или Мэн-цзы, а парафраза чего-то из Гёте.

Я наклонился к ней и заговорил тихим голосом:

— Пусть вас отвезут в Бостон. Операцию будут откладывать и откладывать. Я приеду в Бостон не только навестить вас — я повидаюсь с доктором Боско. Он когда-нибудь был здесь, видел «Олений парк»?

— Да. Видел.

— Я скажу ему, что вы — как прекрасный олень в «Оленьем парке», но вам хочется выйти за железную ограду. Ваши головные боли — протест против этих прутьев. Я скажу доктору Боско, чтобы вас отправили к тете Бенедикте, где олени никогда не знали, что такое клетка.

— Скажете?

— О, да.

— Конечно, скажете! А туда вы ко мне приедете?

— Постараюсь. Но вокруг тридцатилетнего человека — клетки и клетки. Так помните: я приеду к вам в Бостон не один раз и все лето буду часто вам писать. У меня осталась одна минута. Я положу вам руку на лоб… всю дорогу домой мои мысли будут над вами, как рука, и вы уснете.

Все стихло… Минута безмолвия на сцене — большой срок.

— Dormez bien, mademoiselle[93].

— Dormez bien, monsieur le professeur[94].

Руки у меня, возможно, не электрические, но публику наэлектризовать я могу. На этот раз я взял за образец Отиса Скиннера в «Семейной чести» по рассказу Бальзака. Двинувшись к выходу, я властно улыбнулся тем, кто был в комнате и за дверью: заплаканной миссис Скил, греческому хору слуг, объятых трепетом, рассерженному и уязвленному мистеру Скилу, доктору Эглстону и мисс Чалмерс, которая к ним присоединилась. Я вырос дюйма на два, на голове у меня возник щеголевато сдвинутый цилиндр. В руке появился короткий хлыст, которым я хлопнул по дверному косяку. Я был сама уверенность на грани наглости — полковник Филипп Бридо.