Уже в следующее мгновение благодарный исследователь, вечный путешественник, вновь нырнул в свое поистине всеохватывающее и полностью захватившее моментально его внимание бесконечное путешествие души.

– Звучит интересно, – приложившись к бутылке, улыбнулась путница, – и кем же являлись те самые «пришельцы», среди которых ты проснулся?

– Я точно не знаю, но мне казалось, что я их знаю даже больше… ммм… даже больше, чем собственных родителей.

– Но ты ведь вылез из своей же мамы, – улыбнулась девушка, – так, а вообще возможно то, о чем ты говоришь? И тем более, они ведь выглядели, как люди, так?

– Это мне кажется сейчас, что они были похожи на людей.

– Похожи? Так все-таки, как они выглядели? Может, с большими глазами или с чешуйчатой кожей?

– О, нет, это ты сейчас назвала просто иные формы того, что я знаю, и моделировать сейчас их не имеет никакого смысла. С таким же успехом можно, скажем, несуществующего персонажа из сна, где допустим всё состоит из эфира, попытаться заставить представить, как работает квантовый компьютер. Думаю, аналогия тут ясна, насколько различны сравниваемые категории явлений и событий.

– Ну ты и зануда, – слегка стукнув своим кулачком своего друга по плечу, затем жадно отхлебнув еще, – но не скрою, меня всё равно это заинтриговало.

 – Заинтриговало? Что бы это вообще могло значить? – рассуждал наблюдатель, смотря на происходящее своим одним единственным невидимым окуляром, который никак не мог в одиночку оценить ни размер, ни обстановку, в которой беседовали двое пришельцев, и, хотя их разговор, казалось бы, абсолютно не касался путешественника, что бесцеремонно следил за ними, тем не менее, отчетливо казалось, что эта самая неуловимая «интрига», скрытая внутри их разговора, относилась непосредственно к нему.

И хотя каждое слово, что вело к пониманию этого самого тончайшего момента, что связывал воедино наблюдателя и наблюдаемых, не имело по сути никакого смысла для смотрящего, тем не менее, являлось неотъемлемой частью того багажа знаний, который рождался будто бы и внутри, и снаружи обозримого мира, который также в свою очередь был отражением самого себя, порождающего всё окружающее из внутреннего и замыкающегося на него же внешним.

Медленно покачиваясь перед взором наблюдателя, двое молодых людей продолжали свою беседу до тех пор, пока один из них не посмотрел прямо на смотрящего, заставив того, нет, не испугаться из-за того, что мог бы быть обнаружен, и даже не из-за того, что какие-то детали из разговора могут быть им теперь более не услышаны, вовсе нет, единственным ощущением, что прошлось по всему существу путника, которое, казалось, растянулось до размеров всей вселенной, было ничем не скрываемое любопытство, невероятная тяга к открытиям, которые предполагали не просто наблюдение, но и непосредственное включение во все сюжетные перипетии мира, рассматриваемого под самым сильным микроскопом на свете – вниманием того, кто не мог пока еще вспомнить самого себя. Через эту удивительную инициацию принятия чужой роли – натягивания маски сна, и была, как ни странно, возможна реализация того потенциала, который некоторое время оставался латентным, лишь для того, чтобы в нужный час разорваться тысячами смыслов на страницах книги жизни, куда уже приветливо зазывал один из персонажей, протянув руку так, как будто бы он действительно видел то самое существо, к которому мысленно обращался.

 Застыв в этой неопределенной позе – будто бы у него прямо сейчас перед глазами имелся какой-то невидимый собеседник, юный писатель замер, ощутив то, что он так тщетно пытался выразить словами, но что так четко выступало столько раз вперед на фоне всей его жизни – чувство, ощущение, нет, знание того, что с этого начинался новый отсчет его жизни, как будто бы всё, что было до этого, было лишь сном. Более того – то, что начиналось сейчас, хоть и оставалось точно таким же сновидением, как и опыт ранее, но уже с небольшой, но чрезвычайно важной поправкой – теперь спящий осознавал, что он действовал не наяву, а, следовательно, мог управлять тем, на первый взгляд, хаотичным процессом жизни, который, на самом деле, был упорядоченной структурой его собственного сознания, сознания, которое, впрочем, еще не до конца пробудилось и всё еще принимало сон за самого сновидящего.

В этой эманации происходящего его пальцы уже бегали по планшету, отзывающемуся символами, что зажигались на экране монитора, и, хотя внимание автора было сосредоточено вовсе не на них, и даже не на нажатии самих клавиш, ведь казалось, что всё происходящее будто бы случается само собой – что буквы сами складываются в предложения, повинуясь какой-то совершенно неведомой и абсолютно неосязаемой силе, которая, тем не менее, являлась залогом происходящего, а именно – акта творения, в котором путешественник, неосознанно создавая якобы вымышленный мир, сам мог задуматься о своем собственном существовании, тем не менее, это была его реальность и, более того, возможность того, что и его собственный мир был не более, чем выдумкой. Однако, эти мгновения озарения, приходя в голову наблюдателя, как правило, тут же замещались более практичными делами, которые в то же самое время изо всех сил пытались выдавить всякую надежду на успешное творчество, и дело тут было даже не в таланте и не в работоспособности, но лежали в совершенно в иной плоскости – полезности. И эта мнимая «полезность» являлась как будто бы камнем преткновения всей деятельности автора, который постоянно сомневался в том, не будет ли результат его труда абсолютно бесполезен другим людям, ведь, несмотря на все свои отговорки о том, что он делал это, чтобы выжить, ради денег, ради славы, ради вымышленного мира или, даже поднося дары невидимой Богине, первоначальным импульсом, что приводил в движение его творчество, были не условности различных ситуаций, а он сам. Если точнее, им было воспоминание о вдохновении иным выражением творчества, которое заставило его сердце замереть много лет назад, и впоследствии стать звеном в цепочке преемственности в той самой истории, что разворачивалась через авторов, что, предоставляя плоды своего творчества, позволяли прокормить друг друга, чтобы иной внимательный зритель смог увидеть, прочувствовать тот самый нерв, в который бил творец, и тогда он сам, открывшись в этот момент, мог пропустить через себя эту теплую волну, которая, несмотря ни на какие внешние факторы, смогла согреть его и заставить с новыми силами пойти дальше – пойти своим собственным путем, что откроет кому-то, другому, иной взгляд на мир.

Этот кто-то, уже закрыв глаза и преобразовав внутри себя целую вселенную, которая тут же превращалась в моделирование реальности – прошлого и будущего, в котором и родился тот самый одинокий творец, что, макая перо в чернильницу, уже неторопливо выводил символы, вспоминая свое удивительное путешествие и желая поделиться им, рассказать о нем всему миру, даже о самых смелых своих фантазиях, не подозревая, что он в процессе своего творчества, уже сейчас, был наблюдаем тысячей глаз, что смотрели на него из пространства будущего, заставляя всё его тело покрываться мурашками, которые, казалось, приходили совершенно из ниоткуда, но уже были его неотъемлемой частью.