Мой план — да нет, на самом деле это был даже и не план, а, скорее, инстинктивное стремление поскорее возвратиться в эпохи обитания на Земле человека — состоял в том, чтобы подыскать знакомый исторический период. Оттуда я мог бы разработать маршрут возвращения к точке старта — или даже к моменту на неделю позже моего отбытия из Блоун-Хауса в машине времени. Все зависело, конечно, от того, сумею ли я освоить управление механикой своей машины до такой степени! И хотя я говорю о паническом бегстве, все же я не настолько сильно спешил, чтобы забыть о том, что произошло при моем первом путешествии во времени, когда я чуть было не опередил самое время. Мне не хотелось совершить вторую подобную ошибку — ведь я запросто мог превратиться в комок перенагретой плазмы, только что выброшенной из недр солнца!

Поэтому через некоторое время, избавившись от состояния мрачной тоски, я попробовал воспользоваться сканерами. Дело в том, что пользование сканерами при перемещении в трехмерном пространстве особой сложности не представляло, но совсем другое дело — пользоваться ими, странствуя во времени, а уж особенно — странствуя во времени назад. Представь себе, если сможешь, гигантский панорамный фильм, прокручивающийся в обратную сторону с быстротой, в несколько тысяч раз превышающей обычную скорость показа, и тогда, быть может, ты поймешь, что я имею в виду.

Я вывел свой корабль из слоя земной атмосферы. Солнце и Луна стали почти не видны, они превратились в непрерывные светящиеся линии, вырисовывающие в пространстве замысловатые фигуры. Точно так же вертелись и плясали различные созвездия. Я практически ничего не видел на поверхности вращающейся подо мной Земли, кроме непрерывного мелькания фантастически изменяющегося покрова облаков и обрамленных пеной волн береговых линий материков. Я сбавил скорость и опустил часы ниже, в атмосферу.

Небо мгновенно почернело, но буквально секунду спустя озарилось невероятно яркой полной луной. На счастье, она оказалась сияющей и желтой — такой, какой я ее знал всегда, а не жутким бледным призраком конца времен. А потом — ослепительная вспышка, и передо мной возник знакомый пламенеющий шар Солнца на западном горизонте, и Солнце промчалось через все небо на восток. В следующую секунду опять стало темно, а потом вновь передо мной возникла Луна.

Это было чрезвычайно интересно. Потому что все это я видел не глазами, а сознанием. На моей глазной сетчатке не фиксировалось изображение Земли во время кратких периодов темноты. Это происходило потому, что во время чередования этих периодов тьмы я еще сильнее сбавил скорость. И я заметил цепочку красных и желтых огней. С той высоты, на которой я находился, они показались мне однозначно имеющими искусственное происхождение. Я подумал, что это нечто огромной системы уличного освещения. Я ошибся, и если бы мои часы не были практически неуязвимы, то конец моим путешествиям в пространстве и времени наступил бы там и тогда!

Земля, естественно, находилась стационарно внизу. То есть часы своим перемещением компенсировали движение планеты. Они вращались в пространстве вместе с Землей, ровно над той точкой, откуда я улетел из теперь очень далекого будущего. И я опустился еще ниже, через плотный слой того, что я принял за облака. Слишком поздно я понял, что это не облако, а пыль — вулканическая пыль. Прямо подо мной находилось жерло чудовищного вулкана, извергавшего лавовые бомбы, дым и пламя. Происходило весьма красочное извержение. Цепочка огней представляла собой просто-напросто вулканический хребет на поверхности Земли. Конусы вулканов возвышались через приблизительно равные промежутки и активно извергали пламя, лаву и пыль. В клубящихся тучах вулканической пыли то и дело вспыхивали молнии. Они ударяли по корпусу часов. Наконец я оправился от потрясения, и мне хватило ума увести свою машину подальше от вулканов.

Но об этом вулкане, де Мариньи, а особенно — о молниях… Просто попробуй представить себе это! Конечно же, я продолжал свое путешествие во времени назад, и поэтому лавовые бомбы стремились к моему кораблю из области за пределами действительного радиуса извержения и падали обратно в жерло вулкана, а молнии не били по мне из облаков пепла, а, наоборот, летели словно бы от часов к облакам! Как бы то ни было, я был безоружен, а на часах не осталось почти ни царапинки.

Оказавшись в стороне от вулканического горного кряжа, я еще сильнее сбавил скорость перемещения во времени. Наконец Луна стала неподвижна, оставшись полной и яркой и лишь едва подкрашенной красным светом, а небо стало таким темным, что звезды надо мной лишь тускло мерцали и были различимы с большим трудом. Я совершил посадку тогда, когда, по моим расчетам, осталось недолго ждать рассвета, но до полного восхода солнца остался внутри корпуса своего корабля. Причина, почему я так поступил, была очень проста: с помощью сканеров часов я мог видеть ближайшие окрестности даже в темноте, но оказавшись за пределами корабля, я был вынужден рассчитывать только на свои пять чувств. Поэтому я дождался появления Солнца, и только после этого открыл переднюю крышку корпуса часов и вышел в странный, чарующий и смертельно опасный мир.

И именно тогда через все мое изумление и восторг — причину которых я объясню позже — ко мне пробилось чувство голода. О, конечно, я еще и устал ужасно, но исключительно умственно, а не физически. Часы отнимали у меня слишком много ментальной энергии и эмоций — точно так же, как тяжелая физическая работа отнимает энергию тела. Но невзирая на это страшное изнеможение, я был потрясен до глубины души, очарован и восторжен. Понимаешь, Анри? Теперь-то я понял, где нахожусь. Наверное, вернее будет сказать, когда я нахожусь, потому что я вернулся очень далеко назад — немыслимо далеко, в доисторический мир мелового периода!

Меловой период — последний период мезозойской эры, сто миллионов лет назад! Это также была эпоха рептилий, когда миром правили динозавры. Когда в океанах, густых, словно суп, но не таких соленых, как теперь, плавали гигантские черепахи архелоны[38] и мозазавры[39], а в теплом небе, затянутом плотными влажными тучами, серпокрылый птеранодон[40] грозно окликал свою подругу, паря на поскрипывающих кожистых крыльях.

Это была эпоха всего первозданного — цветов, запахов, пейзажей, звуков и ощущений, поэтому даже ветерок прикасался к моей коже как-то иначе, непривычно. Это была Земля в расцвете юности, когда все сотворенное обезумело от лихорадки экспериментальных проб и ошибок, где создавались новые формы жизни и тут же изменялись, уничтожались, и тут же создавались другие. А мысль о человеке еще не пришла в голову Природе, и не придет еще девяносто миллионов лет!