Но отказаться от покупки ему не позволило первое обстоятельство.

Сон.

В доме Давида гостила женщина. Они беседовали, шутили, смеялись. Давид не видел ее лица, но это было и не обязательно – он прекрасно знал его, знал уже много лет. Но вот пришло время сна. Давид сам того не заметил, как выключил свет, как женщина легла рядом. На ней не осталось ни лоскутка материи. Ее тело было гибким и горячим, волосы душистыми, прикосновения нежными и полными огня. Она что-то шептала ему на ухо, а он тонул в ее объятиях, таял в них.

«Избранным необходима свобода, Давид, – вкрадчиво звучал в темноте ее голос. – Они жаждут славы – своей славы! Ты получил меч – и нет ему равных на земле. Осталось вступить в битву и победить!» «А какова награда?» – осторожно спрашивал он. «Твоя награда – все, что ты пожелаешь. Что заповедуешь себе. И на что у тебя хватит силы и воли. – Голос женщины обволакивал, проникал в самое сердце. Она потянулась к нему, коснулась руками его груди; женщина уже ложилась на него – словно змея устраивалась на горячем камне. Ее губы коснулись его уха. – А я буду следить за тобой. И помогать тебе». Он взял лицо женщины в ладони, чтобы отыскать губами ее губы, и тут же почувствовал, как оно меняется в его руках. Меняются кожа, мышцы. Точно здесь, в темноте, ее лицо приобретало другую форму. И он уже знал – какую! «Я сама приду к тебе, – зная, что разоблачена, женщина уже вырывалась из его объятий. – Приду очень скоро, и ты не прогонишь меня!»

Проснувшись, переведя дух, он тотчас решил, что отправляется в путешествие. Так бывает – хватает одного точного укола в сердце.

Уже стоя у своего вагона, Давид увидел, как на привокзальную площадь вырулили два белых автомобиля, в чьих сверкающих капотах отражались вечерние солнца. Стоило автомобилям остановиться, как из первого вышли трое мужчин в светлых плащах и черных шляпах, а из второго светский щеголь. Он обошел автомобиль, распахнул заднюю дверцу, и на его ладонь легла тонкая рука, затянутая в серую перчатку. Давид с любопытством наблюдал за тем, как из машины вышла высокая молодая женщина, царственно-красивая, в темно-сером платье. Вуалетка ее шляпы была отброшена на тулью. Вслед за дамой из машины выпорхнула хорошенькая служанка. Диалог между щеголем и прекрасной дамой был недолог.

Вся процессия двинулась к перрону.

Щеголь и его спутница, беседуя, не спеша приближались к Давиду. Зацепив губами новую папиросу, он рассматривал ее лицо – чувственное и волевое одновременно.

Мужчина и женщина остановились недалеко от Давида, и он прислушался к их разговору.

– Барон до последнего беспокоился, будет ли вам удобно в одном только вагоне и не стоило ли купить весь поезд? – спрашивал щеголь.

– Одного хватит, – с улыбкой отвечала ему дама.

– Вас проводить в купе? Боюсь, уже пора.

– Нет, Гарт, еще рано. Он обязательно приедет.

Она наконец обратила внимание на человека, стоявшего у соседнего вагона и давно не отрывавшего от нее взгляда. Глаза их встретились. Давид заметил, как губы женщины дрогнули в слабой улыбке, а в глазах засветился огонек любопытства. В свою очередь тот, кого она называла Гартом, увидев, что лицо его спутницы изменилось, обернулся и уставился на Давида.

– Я где-то видел это лицо, – услышал Давид, как тот сказал вполголоса, опять оборачиваясь к своей спутнице, – но не припомню где. Впрочем, это неважно.

– Да… интересное лицо, – произнесла незнакомка, не понижая голоса, скорее самой себе, чем стоявшему рядом с ней мужчине.

Но Давид не дождался продолжения этого странного и довольно бесцеремонного обсуждения его внешности: щеголь, встрепенувшись, взял женщину за локоть:

– Разрази меня бог, сударыня, это он!

Женщина обернулась, обернулся и Давид. По вокзальной площади катил, явно торопясь, еще один автомобиль, как две капли похожий на первые два, но черный, с синим отливом. Едва автомобиль притормозил, как на привокзальную площадь грузно вышел, швырнув в сторону окурок сигары, крупный пожилой мужчина, почти старик, одетый в строгий, но элегантный костюм.

Он направился к женщине и ее спутнику.

– Зачем? – ласково и просто спросила она, когда тот, обменявшись кивком со щеголем, оказавшимся уже в стороне, торопливо подошел к ней.

Важный старик лишь горячо поцеловал руку женщины. Его лицо было суровым и властным, как у древнего патриция. Нижняя губа, чуть оттопыренная, наверняка, всегда выражала величайшее презрение ко всему, что встречали глаза – бесцветные и жесткие, с набухшими под ними мешками.

Но все менялось, когда он смотрел на эту женщину…

– Я не мог не проститься с тобой, – проговорил старик. – Как все просто, правда?.. Если бы твоя мать согласилась приехать в Галикарнасс, мне бы не пришлось терять эти три дня. Ты знаешь, они дороги для меня!

Она потянулась к его лицу, давно потерявшему свежесть, он взял в крупную, изрытую морщинами ладонь ее локоть. В ту же минуту прозвучал гонг, паровоз дал гудок, и пассажиры, те, что еще стояли на перроне, поспешили разойтись по своим вагонам. Подхватив чемодан, Давид быстро забрался по ступеням.

Уже у своего купе, у проходившего мимо проводника, он спросил:

– Любезный, скажите, если знаете, кем куплен соседний вагон?

Оценив его любопытство, проводник улыбнулся:

– Бароном Розельдорфом, сударь.

– А эта дама?

– Аделина Велларон – прима оперетты!

Когда поезд качнулся и медленно пошел вперед, оставляя позади привокзальную площадь Галикарнасса, Давид увидел под самым окном щеголя Гарта и тучную спину барона Розельдорфа. Но стоило поезду опередить его, Давид обернулся и не пожалел об этом. На лице финансового воротилы было написано бесконечное страдание, почти отчаяние. Ей-богу, старый пес провожает хозяйку в кругосветное путешествие!

Давид откинулся на спинку дивана и вскоре смотрел на мелькающие поля и селения. Они неспешно утекали назад, охваченные двойным пламенем – вечера и осени.

Около полуночи, когда за окном шли одной полосой темные леса, с Давидом ехал чопорный старик. Потягивая уже третий стакан крепкого чая, Давид наблюдал за своим соседом. Достав из древнего саквояжа две географические карты, ветхую и новую, тот изучал с усердием настоящего топографа окрестности города Квентин-Жер. Проследив за выражением лица соседа, Давид изумился его разительным переменам: когда глаза старика останавливались на ветхой карте, в них появлялось величайшее почтение и тоска, а когда возвращались к новой, там вспыхивало раздражение и даже гнев.

Наконец попутчик оторвался от тщательного анализа карт и взглянул на Давида.

– Старинное графство, а как именуется теперь? Валла-Бон! Если бы моему деду кто подсунул эту жалкую бумажонку, – старик с явным презрением тряхнул новой картой, – он отхлестал бы того мерзавца по щекам! Ей-богу, по щекам! – Старик швырнул карту на стол. – И поделом. Я говорю это потому, что никому раньше бы и в голову не пришло, что графство Риваллей Арвеев Баратранов может быть переименовано в безродное имение Валла-Бон!