Давид отставил стакан с недопитым чаем:

– Какое графство, сказали вы?

– Что теперь – графство! Его уже не существует. Этот негодяй Валла-Бон старший, что вылез из грязи в князи, мало того что купил древнее поместье, у него хватило наглости купить губернатора, а также кого-то в правительстве и переписать карты. А теперь извольте – Валла-Бон!

– Постойте же, сударь, – прервал Давид старика. – Вы сказали, что раньше оно называлось графством Риваллей Арвеев Баратранов?

– Именно так. И не один век, не два, а со времен Карла Великого!

Поглядев на старика, Давид спросил:

– И все это в Квентин-Жере?

– Да.

– А когда эта станция?

Старик открыл было рот, но и только…

– В пять утра, – ответил женский голос – скрипучий и дребезжащий.

Давид и старик обернулись. Тема так тронула их обоих, что ни тот, ни другой не заметил, как дверь их купе открылась. Там стояла старая, очень старая, закованная в черное старомодное платье, благородной и невозмутимой внешности женщина. Лицо ее было словно маска – сухое и сморщенное. Глаза блестели как-то странно, если не сказать – лихорадочно. Она была явно нездорова. Давид чуть вздрогнул, а присмотревшись, почувствовал легкий озноб.

Она напомнила ему одного человека!

Старик поднялся, его примеру последовал и Давид.

– Представьте мне вашего спутника, Бальбин. И представьте меня. Да, не удивляйтесь, для него я сделаю исключение. Он с таким интересом говорил о нашей фамилии!

– С гордостью и почтением, – поклонился старик и, обращаясь к молодому человеку, пропел: – Графиня Магнолина Ривалль Арвей Баратран!

– Давид Гедеон, – едва живой, пробормотал тот.

– А меня зовут Бальбин Раорт. Мои предки испокон веку служили у Риваллей. Это большая честь!

Графиня опустилась на диван своего почтенного слуги. Мужчины последовали ее примеру.

– Ривалли, – заскрипел голос старухи, – они уходят со мной. Их наконец ожидает покой. Покой и небытие.

Она вдруг посмотрела на Давида, и тому от взгляда больных, запавших глаз старой женщины сделалось неуютно.

– Так почему, господин Гедеон, вы с таким интересом расспрашивали Бальбина о бывшем поместье Риваллей?

– Ирония судьбы, сударыня, но я немного знаком… с историей вашего рода, – ответил Давид.

– Да? – чрезвычайно удивилась графиня. – И что же вам известно?

Давид пожал плечами:

– Например, о вашей птице.

Брови графини на застывшем лице поползли вверх.

– О птице? – она переглянулась с Раортом. – Верно, о той, что в левом верхнем углу нашего фамильного герба?

– Да, сударыня, именно так. – Давид тронул пальцами подбородок. – О черном вороне – талисмане графского рода!

– И когда же вам стало известно о нем? – пытливо спросила старуха.

Удивленный, Давид легко пожал плечами:

– Пару лет назад я видел ваш герб в одном из геральдических справочников.

– Где?

– В одной из библиотек.

– В какой? В каком городе?

– Ну, разве я могу запомнить такие мелочи, сударыня? – ответил Давид и почему-то насторожился. – Я много путешествую, много читаю…

– Разумеется, не можете, – усмехнулась она. – Всеми правдами и неправдами мы уничтожили с Бальбином Раортом упоминания о Риваллях во всех геральдических каталогах и справочниках! И потратили на это целое состояние! А значит, вы говорите нам неправду, господин Гедеон.

Старуха бросала ему вызов? Что ж, он принимает его!

– Чем же вам так насолила птица Риваллей? – в ответ ей зло усмехнулся Давид. – Бессмертный ворон Кербер?

– О-о! – протянула графиня. Эта фраза оказалась для обоих стариков откровением – почти пощечиной. – Чьи же уста поведали вам басню о бессмертном вороне?

– Раз это басня, что толку о ней говорить, – спокойно отозвался Давид.

Графиня усмехнулась:

– По вашим глазам вижу – вы знаете многое. Но главное вам неведомо! Это так же верно, как и то, что сейчас полночь, что завтра в пять утра мы будем в Квентин-Жере, а в семь тридцать я увижу сырые камни замка Риваллей Арвеев Баратранов. – Она поднялась. – Я ухожу к себе, Бальбин. Спокойной ночи, господа.

«Старая ведьма», – с усмешкой подумал Давид, когда графиня ушла. Он вдруг представил себе Бальбина Раорта, крадущегося вдоль бесконечных стеллажей с фолиантами и дрожащей рукой выдирающего из старых книг страницы. Словно читая мысли попутчика, старик одарил его враждебным взглядом и принялся укладываться спать.

За окном светало. Поезд стоял. Давид приподнялся на локте и прочитал название станции: «Квентин-Жер».

Соседняя койка была пуста.

На долгие размышления времени не оставалось. Поспешно собрав чемодан, Давид сошел с поезда.

Утро было прохладным, облака плотно затянули небо.

Первым делом надо было напасть на след двух проворных стариков. У носильщиков Давид разведал, что, взяв под залог у начальника станции бричку и лошадь, престарелая парочка отправилась в поместье Валла-Бон.

А ехать туда долго – глухое место!

Возница, согласившийся отвезти Давида в бывшее графство, оказался словоохотливым собеседником. Он сразу пустился в короткий экскурс их путешествия:

– До Валла-Бона три часа езды, сударь. Нынче земля принадлежит городу – последний Валла-Бон продал ее и уехал за океан. Только зачем понадобилось ее покупать? Никудышное место – топи, глухие леса, овраги… Даже замок есть, ничего себе замок. Правда, развалился наполовину, но вторая половина нас еще переживет!

– А часто туда ездят люди?

– Нет, сударь. Нездешние мало знают о Валла-Боне, а те, кто живет в этой округе, не больно суют туда нос. Дурная слава, сударь, ходит за этим местечком. А тянется она от прежнего графства! Не для прогулок те места, сударь. Провалишься в болото – и нет тебя. Да и Воронья Роща там, как бельмо в глазу!

– Воронья Роща?

– Именно, сударь. Там этой чертовой птицы – тьма. Да сами увидите. Она, роща-то, рядом с самим замком. Он чуть на горе, а она – пониже. Те, кто там был, чего только не порасскажут! Хотите послушать, сударь?

– Непременно.

– Был в одной из окрестных деревень парень. Господь взял его душу уж лет тридцать назад – утоп он. А случилось это и того раньше – с полвека будет. Все о нем знают. Так вот, спорил он с одним торговцем, что проведет ночь в этой роще, а с рассветом возвратится. Этот торговец, не из здешних, еще с кем-то отвезли парня под вечер, переночевали в ближнем селении, а утром снова туда возвратились. Зовут, зовут его, а проку нет. Поколесили, ну а потом нашли, у дороги. Стоит и смотрит на них – а седые волосы по ветру так и вьются! И глаза – ну точно ослеп он! Привезли, говорить долго не мог. Так вот, как оклемался он, стал молоть всякую чепуху и надоел со своими рассказами всем. Только хоть и смеялись над ним, дураком окрестили, а, видно, запала его седина всем в душу!