Она опускается, огонек в другом конце коридора тухнет.

Закери смотрит туда, где он потух. Там воцаряется тьма, но на пределе видимости, которую обеспечивает свет лампы, различим в тени силуэт, который чернее, чем тень. Кто-то стоит там, в коридоре, стоит и на него смотрит.

Закери смаргивает, и силуэт исчезает.

Очертя голову, не смея оглянуться, Закери скачет вверх по осыпающейся лестнице и едва не спотыкается о персидского кота, который терпеливо дожидается его на самом верху.

Кошмар номер 113: Я сижу в очень большом кресле и не могу из него выбраться. Мои локти привязаны к ручкам кресла, а рук у меня нет. Вокруг меня стоят люди без лиц и заставляют меня съесть все кусочки бумаги, на которых написано все, что я, по их мнению, написала, но они не спрашивают меня, кто я такая.

Закери Эзра Роулинс на полпути к лифту, на полпути к возвращению в Вермонт и в университет, к своей диссертации и своему обычному состоянию, на полпути к тому, чтобы начисто обо всем этом забыть, и вот еще что: он, пожалуй, захватит с собой кота и когда-нибудь, со временем, сам себя убедит, что эта расчудесная подземная библиотека – не более чем затейливая предыстория того, как поселился у него кот, фантазия, которую он будет пересказывать так часто, что и сам поверит в нее, тогда как на самом деле кот – всего лишь приблуда со странной сплющенной мордой, который увязался за ним, когда он возвращался к себе домой, где бы этот дом ни был.

Потом он вспоминает, что дверь, через которую он в последний раз попал сюда, находившаяся в подвале Клуба коллекционеров, сгорела – и, скорей всего, бесполезна.

Так что на полпути к лифту Закери, по-прежнему сопровождаемый котом, разворачивается и идет к себе в комнату.

К его двери прилеплена записка, стикер бледно-голубого, а не привычного желтого цвета.

Мелким разборчивым почерком там написано следующее: Все, что ты должен знать, тебе предоставлено.

Отодрав записку от двери, Закери четыре раза ее перечитывает, а потом проверяет изнанку, на которой ни слова нет. Недоверчиво перечитывает еще раз и переступает порог в комнату, где приветливо потрескивает огонь в камине.

Кот входит за ним. Закери запирает за котом дверь.

Приклеивает стикер к раме картины с кроликами-пиратами.

Смотрит на свои запястья.

Ему больше не хочется здесь быть.

Он пытается вспомнить, когда в последний раз разговаривал с кем-нибудь, кроме котов. Неужели пьяный Дориан историю про мечи рассказывал ему всего лишь пару часов назад? Было ли это на самом деле? Он не уверен.

Может быть, он устал. В чем разница между усталостью и сонливостью? Он надевает пижаму и садится перед камином. Персидский кот сворачивается клубком в ногах кровати, отчего Закери почему-то становится чуть легче. Не странно ли, что при всем этом уюте ему все-таки очень не по себе.

Он смотрит на пламя, и перед глазами встает фигура в тени коридора, которая смотрит на него оттуда, где нет никого, кроме покойников.

Может, это твой разум тебя дурачит? – высказывается голос у него в голове.

– Я-то думал, что мой разум – это как раз ты, – говорит он вслух, а кот на кровати шевелится, потягивается и снова укладывается.

Голос у него в голове не отвечает.

Внезапно отчаянно хочется с кем-то поговорить, но выходить из комнаты – нет, не хочется. Может, написать Кэт, она ведь круглые сутки не спит. Хотя что ей напишешь? Эй, Кэт, я застрял в подземной библиотеке. Как там снег? Идет?

Он находит свой телефон, который отчасти зарядился – не так, как можно бы ожидать, учитывая, сколько времени он проторчал в розетке, – но все-таки включить его удается.

Фотография с прошлогоднего маскарада в “Алгонкине” все еще там, и теперь очевидно, что женщина в маске на ней – Мирабель, и еще более ясно, что мужчина, с которым она разговаривает, – Дориан. Любопытно, о чем это они шептались год назад, а впрочем, может, лучше этого и не знать.

Пропущенных звонков нет, но зато поступило три сообщения. Фото его готового шарфа от Кэт, напоминание от матери, что наступает ретроградный Меркурий, и послание из четырех слов с неизвестного номера:

Закери выключает телефон. Все равно отсюда не дозвонишься.

Идет к письменному столу, берет ручку и пишет на карточке три слова.

Кладет карточку в кухонный лифт и отправляет вниз, и совсем почти уже уговаривает себя, что и Кухня, и покойники, обмотанные воспоминаниями, и все это место целиком, и Мирабель, и Дориан, и комната, в которой он стоит, и его пижама – все это не больше чем плод его воображения, как раздается звоночек.

Закери задумывается и очень не сразу пишет в ответ:

Формулировка крайне расплывчатая, но он записку все равно отсылает.

Подъемник звякает почти сразу, и в недрах его вместе с еще одной карточкой находятся кружка, над которой вьется парок, и блюдо под серебряной крышкой куполом.

Конечно, на самом, мистер Роулинс. Надеемся, вы вскоре освоитесь, – написано на карточке.

В кружке горячее кокосовое молоко с куркумой, черным перцем и медом. Под серебряным куполом – шесть мини-кексиков, ровненько покрытых глазурью.

Спасибо, Кухня! – благодарно отзывается Закери.

С кружкой и кексиками он снова усаживается перед огнем. Кот, потянувшись, подходит к нему, обнюхивает кексы и слизывает с пальцев глазурь.

Закери и сам не помнит, как уснул. Просыпается он, свернувшись калачиком перед догорающим камином на груде подушек, перс уютно устроился в изгибе его руки. Который час, неизвестно. И вообще, что такое время?

– Что такое время? – обращается он к коту.

Тот зевает.

Подъемник звякает, лампочка в стене загорается, и Закери не припомнит, чтобы раньше они звякали и загорались сами по себе.

Доброе утро, мистер Роулинс, – гласит карточка, найденная внутри. – Мы надеемся, что вы хорошо выспались.

Кроме записки, там кофейник, омлетный рулет, два поджаренных ломтика хлеба на закваске, керамическая баночка с маслом, сбрызнутым медом и посыпанным солью, и корзинка с мандаринами.

Закери собирается написать “спасибо”, но фиксирует более сильное чувство.

Ответа он не ждет, но опять раздается звоночек.