Из кармана кафтана Дориан достает “Судьбы и сказки”.

– Ты не сможешь это прочесть. – и обрывает себя, меж тем как Закери забирает у него книгу. – Хотя ты, кажется, сказал, что уже читал ее.

– Читал, – кивает Закери. – И перечитать не мешает. А в чем дело? – спрашивает он, глядя на вскинувшего бровь Дориана.

– Насколько я знаю, ты говоришь только по-английски и по-французски.

– Ну, про французский – это, скажем так, допущение, – уточняет Закери, пытаясь про себя оценить, насколько он зол, и обнаруживая, что уже не зол, что гнев рассеялся. Садится на другой диван, осторожно открывает “Судьбы и сказки”. – Видишь ли, здесь книги сами себя переводят. Думаю, что и с речью то же, но я говорил с людьми только по-английски или языком жестов. Если подумать, то, вероятно, и Хранитель не говорит со мной по-английски, наивно было надеяться, что это так.

– Как это может быть? – спрашивает Дориан.

– А как это все вообще может быть? Я вот не понимаю даже, как устроены тут книжные полки, с точки зрения физики.

– Этот вопрос я задал тебе на мандаринском диалекте китайского.

– Ты говоришь по-китайски?!

– Я на многих языках говорю, – отвечает Дориан, и Закери, пока он говорит, впивается взглядом в его губы. Движения их не вполне совпадают со звуками, которые достигают его ушей, – так же, как слова слегка расплываются, прежде чем устояться, когда текст книги преобразуется в понятный ему. Интересно, заметил бы он разницу, если бы не думал о ней?

– И вот это ты тоже сказал по-китайски?

– Нет, это – на урду.

– Надо ж, какой полиглот.

Дориан вздыхает, смотрит на книгу, которую держит в руках, потом на узника клетки на картине и снова на Закери.

– Что, хочешь отсюда наверх? – спрашивает тот, и на лице Дориана немедленно отражается удивление.

– Нет, мне там идти некуда, – говорит он и, чуть задержав взгляд на Закери, обращает свое внимание к “Сладостным печалям”.

Они погружаются в чтение, и Закери на середине “Судеб и сказок” задумывается о том, один-единственный бывает Совиный король или нет, когда Дориан вдруг поднимает на него взгляд.

– Послушай, этот, этот мальчик в библиотеке, где женщина в зеленом шарфе… это ведь я, – говорит он.

– Да? А ты спокойней реагируешь на то, что ты в книге, чем я, когда с этим столкнулся.

– Но как. – начинает и не заканчивает Дориан, снова уткнувшись в книгу, и минутой позже добавляет: – Только это в самом начале. Больше тут про меня ничего нет. Я не проходил никаких других испытаний.

– Но ведь ты был стражем!

– Нет, я был привилегированным членом Клуба коллекционеров, – поправляет Дориан, по-прежнему глядя в книгу. – Хотя можно предположить, что клуб – это развитие вот всего этого. Есть… сходство. – Он отрывает взгляд от книги, оглядывает комнату, книжные шкафы, картину и дверь, открытую в коридор. По коридору шествует мимо кошка, даже не заглянув внутрь. – Аллегра всегда говорила, что следует ждать, пока тут все не будет надежно защищено. Она твердила мне это много лет, год за годом, и я ей верил. “Безопасно и надежно” – это была постоянная и недостижимая цель. Вечно еще оставались двери, которые следовало закрыть, и люди, которые создавали проблемы и которых требовалось устранить. Всегда “скоро” и никогда “сейчас”.

– Так вот на чем зиждется Клуб коллекционеров!

– На том, что если члены клуба будут послушно делать то, что велит им Аллегра, то заслужат себе место в раю, который, как предположил Борхес, является чем-то вроде библиотеки. Да, они и впрямь в это верят.

– Вообще-то похоже на культ, – замечает Закери.

Дориан, к его удивлению, смеется.

– Так и есть, – признает он.

– И ты тоже во все это верил?

Дориан обдумывает вопрос, прежде чем ответить.

– Да, верил. Упорно. Я многое принял на веру, но вдруг наступила ночь, которая заставила меня поставить все под сомнение, и я сбежал. Исчез. Это не прошло безнаказанно. Мне заморозили все кредитные карты под всеми моими псевдонимами, сделали так, что некоторые версии меня больше не существуют, а другие помещены под наблюдение, я внесен в черные списки авиакомпаний, никуда не могу улететь и числюсь чуть ли не террористом. Но у меня было много наличных, и находился я на Манхэттене. На Манхэттене легко затеряться. Я мог ходить по центру города и в костюме и с кейсом в руке растворялся в толпе, хотя шел обычно в библиотеку.

– Что побудило тебя сменить веру? – спрашивает Закери.

– Не что. Кто. Мирабель побудила, – коротко говорит Дориан и прекращает расспросы тем, что подчеркнуто возвращается к книге.

Какое-то время они читают в молчании. Закери иногда поглядывает на Дориана, пытаясь по положению бровей угадать, в каком месте книги тот сейчас.

Наконец, Дориан закрывает “Сладостные печали” и кладет книгу на столик. Нахмурясь, он протягивает руку, Закери вкладывает в нее “Балладу о Саймоне и Элинор”, и оба они возвращаются к чтению.

Закери поглощен сказкой (спрашивая себя, что это была за шкатулка, в которой ваятельница спрятала, по его догадке, сердце Судьбы), когда Дориан захлопывает “Балладу”.

Мало-помалу они перебирают с тысячу вопросов. На каждое соответствие, которое они находят между одной книгой и другой, отыскивается еще больше несходств. Некоторые истории кажутся самостоятельными и отстраненными, тогда как другие явно связаны с той, в которой оба они оказались, здесь и сейчас.

– Была такая. – начинает Дориан, но затем, помолчав, обращается к человеку на картине, а не к тому, что сидит напротив. – Была такая организация, которая именовалась “Фонд Китинг”. Не официальная, нет. Это было название для внутреннего употребления. Понятия не имею, откуда фонд взялся, не было никого, кого звали бы Китинг, но случайным совпадением это никак быть не может.

– Да, в университетской библиотеке книга значилась как дар Фонда Китинг, – говорит Закери, указывая на “Сладостные печали”. – А как этот фонд связан с Клубом коллекционеров?

– Фонд представлял собой… противника. Цель, подлежащую устранению. – Дориан замолкает. Он встает, начинает расхаживать по комнате и делает это так, что у Закери возникает ощущение, что клетка на картине не ограничивается стеной.

– Будь добр, еще раз: что сообщила тебе та книга в крипте? – спрашивает Дориан, приостанавливаясь, чтобы взять со столика “Балладу о Саймоне и Элинор”, и листая ее на ходу.

– Три сущности потеряны во времени. Книга, меч и человек. “Сладостные печали”, должно быть, и есть та самая книга, раз Элинор дала ее Саймону, и потом она провела наверху… сколько? Сто лет? В инструкции говорится “найди человека”, а не “найди человека и меч”, так что, возможно, меч тоже уже вернули. Кстати, в кабинете Хранителя есть меч, висит на виду.