ничего не заподозрил, нас самих не смогут увидеть, а машина будет выглядеть так, словно она принадлежит местному фермеру, авось обойдется, сказал я себе, у меня уже действительно больше не было сил, мы с Ховино так намотались, что сон сразил нас мгновенно, тщетно я искал Ольвидо, она испарилась, через час я проснулся от того, что все тело затекло, но усталости как не бывало, кроме нескольких царапин, никаких повреждений я не обнаружил, день уже был в полном разгаре, резкий северо-западный ветер гнал по небу огромные темные тучи, как только он стихнет, начнется дождь, мы снова отправились в путь.

— Сильно болит?

— Только когда смеюсь.

Скорей всего ему не хотелось говорить о ноге, и просто так, чтобы поддержать разговор, я рассказал ему о смерти дона Анхеля, у меня не поворачивался язык даже мысленно назвать его отцом.

— Да, жаль, что такой аристократ, как он, окончил свою жизнь в «Долларе», для него это все равно что свинарник.

— Что поделаешь, таков закон жизни, как постелешь, так и поспишь.

— По-моему, он тебе ком-то приходится, нет?

— Никем.

— Тогда и говорить нечего. Каждому свое.

— Больше всего меня мучит мысль о судьбе, не моей, конечно, а наших ребят, последние часы были кошмарными, будем надеяться, что никто из них не погиб, ни Карин, ни Вилья. Где-то они сейчас?

— В таком деле, как наше, без риска не обойдешься, как говорят, судьба — индейка, а жизнь — копейка. Но согласись, нам было ради чего рисковать.

— Ну-ка, изобрази улыбочку!

— Не бойся, навряд ли они обратили на нас внимание.

— Если мне не удастся обвести этих болванов вокруг пальца, тогда держись крепче, придется их посшибать.

У обочины дороги стояло двое мотоциклистов, я не сбавил скорости, демонстрируя, что ничего не нарушил, проеду мимо и весело помашу им ручкой как ни в чем не бывало, это обычная поездка, и у меня нет оснований проявлять беспокойство, все должно выглядеть естественно, но онц уже делали мне знак, чтобы я остановился.

— Что везете?

— Железный лом с рудника Понферрады для литейных заводов в Вальядолиде.

— Что с вашим другом, случилось что?

— Да нет, просто он очень устал, мы гоним вовсю, надо груз доставить поскорее.

— Ну ладно. А накладная у вас есть?

— Конечно, должна быть, хотя в такой спешке… Да, вот она здесь, одну минуточку.

Пока я делал вид, что ищу бумагу, в голове молниеносно мелькнула мысль, суну им две пачки сотенных, за обычную перевозку без накладных вполне достаточно, если дать тысячные, они заподозрят неладное, а может, не возьмут, честными окажутся или, наоборот, решат, что мало отвалили, вот в чем проблема, хотя скорее всего, судя но опыту, клюнут.

— Вот возьмите.

Один из них взял деньги с невозмутимым видом, он даже не дал себе труда их пересчитать.

— Что ж, ладно, на сей раз так и быть, раз уж вы спешите.

— Спасибо.

Я посмотрел через заднее стекло, не следуют ли они за нами, но их не было видно, небось радехоньки, что ухватили добычу, я с облегчением вздохнул.

— Знаешь, что меня больше всего бесит в этих типах? То, что они еще при всем при том изображают из себя стражей порядка.

— Вот именно, да еще радуются, как младенцы, получившие игрушку, небось считают, что провели нас, словно последних идиотов.

Не доезжая до Саморы, мы решили остановиться в одном надежном местечке, в таверне «У Хуаниты», здесь обычно собирались и проводили время водители грузовиков, нам надо было немного прийти в себя.

Глядя на Хуаниту, трудно было поверить, что не так давно она была соблазнительной, хорошенькой девицей, теперь все называли ее Хуаной, с годами она раздобрела и стала раздражительной, но тем не менее сохраняла прежнюю приветливость, Хуану не удивил наш плачевный вид, даже наоборот, она встретила нас с особым радушием и теплотой.

— У меня тут есть тушеный кролик с луком, так и просится, чтобы его съели.

Будь Хуана молодой, она бы нам такого не предложила.

— Тащи сюда две порции твоего кролика!

Мы отправились в туалет, чтобы вымыть лицо и переодеться, у меня был с собой новый свитер, припасенный специально для встречи с важными покупателями может, с моей стороны было и неразумно переодеваться прямо здесь, но уж больно велик соблазн, и я не мог удержаться, на хозяйку красивый свитер — чистая шерсть — произвел впечатление.

— Черт возьми, ты в нем такой солидный господин!

— А ты всегда выглядишь королевой, Хуанита.

Жаркое оказалось вкуснятиной, мы смочили горло винцом, и тепло блаженно разлилось но телу, однако Ховино легче не стало, его лицо все больше бледнело.

— Очень больно?

— Не спрашивай. За чем пошел, то и нашел.

— Да ерунда это, вот увидишь, обойдется.

— Как мы избавимся от нашего груза?

— Я сам обо всем договорюсь, пусть платят четыреста за килограмм, подходит? Ты останешься в машине и через полчаса пройдешься перед дверью, если меня не будет, сматывай удочки, да поскорее… ты сможешь сесть за руль?

— Даже если лишусь ноги. Возьми с собой пистолет, ладно? а то никогда не знаешь, на что можно нарваться.

Я нажал на звонок у главного входа в «Комершиал Испанию», склад у них находился сзади, в переулке, мне показалось, будто что-то здесь неладно, во всяком случае совет «входите без стука» сейчас оказался неуместным, я снова хотел позвонить, но в этот момент дверь открыл сам Антонио Диас Дьес дель Мораль, он выглядел утомленным, под глазами мешки, на небритом лице проступила щетина, смотрел на меня явно с удивлением.

— Как, это вы?

Я прошел вслед за ним в кабинет, действительно, что-то здесь было не как обычно, служащие куда-то исчезли, папки с картотекой в беспорядке валялись на столе, кажется, я прервал его бюрократические упражнения. Как можно торжественнее я произнес:

— У меня для вас потрясающая партия товара.

— Уже поздно.

Мне показалось странным, что он упомянул о времени, для бизнеса время всегда находится.

— Но разве магазин не открыт?

— Я имел в виду другое.

— Это самая большая и лучшая партия вольфрама, которая когда-либо существовала, притом высшего сорта.

Прежде чем ответить, он помолчал, удивление, вызванное его странным поведением, вдруг сменилось у меня безотчетным страхом, на этот раз я не заметил алчного огня в его глазах, как это бывало раньше, в них не было ничего, кроме усталости и досады, так смотрит человек, который долго наблюдал одно и то же, и уже не верит в чудеса, но я опять ничего не понял, здесь было что-то другое.

— Американцы уже